Молодые львы

Теоретические занятия. Военная этика. Причины войны, которую мы ведем. Специалист по японскому вопросу, профессор из Лихая с узким, землистого цвета лицом, доходчиво объяснил им, что все дело в экономике. Япония нуждалась в увеличении жизненного пространства и предприняла попытку захватить азиатский и тихоокеанский рынки. Нам не оставалось ничего другого, как остановить ее, потому что эти рынки мы хотели оставить за собой. Собственно, это утверждение полностью соответствовало взглядам Майкла на причины возникновения войн, сложившимся у него за последние пятнадцать лет, но теперь, вслушиваясь в сухой, менторский голос, глядя на большую карту мира с нанесенными на нее сферами влияния, нефтяными месторождениями, плантациями каучука, он ненавидел профессора, ненавидел каждое произнесенное им слово. Потому что хотел услышать совсем другое. Хотел, чтобы ему сказали, что он сражается за свободу своих близких и своей страны, за повсеместное установление высоких моральных принципов, за уничтожение поработителей, которые ввергли в рабство целые народы. Хотел, чтобы лектор говорил ярко и зажигательно, чтобы его призывы звенели в ушах, чтобы он, Майкл, верил в них и вечером, вернувшись в казарму, и утром, отправляясь на стрельбище. Майкл оглядел сидевших рядом, утомленных долгим днем солдат. Скучающие, полусонные лица. И невозможно определить, слушают ли они профессора, понимают ли, что им нужна нефть, или плантации, или рынки сбыта. Если они чего и хотели, так это вернуться в казарму, улечься на койки и отрубиться до следующего утра.

К середине лекции Майкл решил, что обязательно выступит в отведенное для вопросов время. Но когда профессор изрек: «В заключение хочу сказать, что мы живем в период централизации ресурсов, когда… э… капитал и национальные интересы одной части земного шара вступают… э… в неизбежный конфликт с капиталом и национальными интересами другой его части, и абсолютно необходимым условием для обеспечения американского стандарта жизни становится… э… свободный и беспрепятственный доступ к ресурсам и рынкам сбыта Китая и Индонезии…» – Майкл уже передумал. Ему-то хотелось озвучить свои сокровенные мысли: «Это же ужасно. Кто же пойдет на смерть без веры в то, что сражается за правое дело?» Он устал, как и все сидящие вокруг, и ему хотелось только одного: вернуться в казарму и лечь спать.

Но армия имела свои плюсы.

Спуск флага на вечернем построении, когда звуки национального гимна, льющиеся из репродукторов, навевали мысли обо всех американцах, которые внимали этим звукам уже более сотни лет.

Мягкий говорок южан на ступеньках казармы после отбоя, когда в темноте светятся только огоньки сигарет, а люди делятся самыми дорогими событиями своей жизни, именами детей, цветом волос жены, особенностями планировки дома… И в эти последние мгновения перед сном ты больше не чувствуешь себя одиноким, не встаешь в позу судьи или критика, не взвешиваешь слова и мотивы… просто живешь, не задумываясь о прошлом или будущем, утомленный физически, но примирившийся душой с этим тревожным временем…

Марширующий впереди Аккерман споткнулся. Майкл ускорил шаг и поддержал Аккермана под руку. Тот холодно глянул на него.

– Не трогай меня. Помощь мне не нужна.

Майкл убрал руку и подался назад. «Ох уж эти евреи, – зло подумал он, – какие они у нас гордые!» И уже безо всякого сочувствия Майкл наблюдал, как Аккермана качало из стороны в сторону, пока они не перевалили через гребень холма.

– Сержант. – Ной стоял в канцелярии роты перед столом, за которым первый сержант читал комиксы о приключениях Супермена. – Прошу разрешения обратиться к командиру роты.

Первый сержант не поднял головы. Ной стоял навытяжку в рабочей одежде, грязной и мокрой от пота после дневного марша. Командир роты сидел в трех футах от него, просматривая спортивную страницу джексонвилльской газеты. И разумеется, не замечал его присутствия.

Наконец первый сержант удостоил Ноя взглядом.

– Чего тебе, солдат?

– Прошу вашего разрешения обратиться к командиру роты, – повторил Ной, стараясь четко выговаривать слова, хотя после утомительного дня язык ворочался с трудом.

Первый сержант несколько секунд молча смотрел на него, потом разлепил губы:

– Пошел отсюда.

Ной проглотил те капельки слюны, что остались во рту.

– Я прошу вашего разрешения… – вновь начал он, не отступаясь от своего.

– Пошел отсюда, – ровным голосом повторил сержант, – и прежде чем прийти снова, изволь надеть выходную форму. А теперь пошел отсюда.

– Слушаюсь, сержант.

Командир роты так и не оторвался от спортивной страницы.

Ной вышел из маленькой душной комнатушки в предвечерние сумерки. С этой формой одна морока. Иногда командир роты принимал солдат в рабочей одежде, иногда нет. Правила, похоже, менялись каждые полчаса. Ной медленно зашагал к казарме мимо отдыхающих солдат, мимо множества маленьких радиоприемников, из которых доносились или джазовая музыка, или детективный сериал.