Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Из этого не вполне кристально ясного рассказа очевидно, что решающий шаг был сделан рано и связан с учреждением консульства и изгнанием царей. Макиавелли не уточняет причин этой меры, хотя он мог связывать ее со страхом перед возвращением Тарквиниев. По его словам, пока существовал страх, аристократия вела себя сдержанно по отношению к народу402. Акцент ставится на утверждении, что римские законы подходили для свободного устройства еще до того, как Рим стал свободным городом. Таким образом Ромул и его преемники внесли свой вклад в законодательство. Макиавелли спорит с теми – например, с Гвиччардини, – кто полагает, что Рим – республика, которой внутренне присуща предрасположенность к беспорядку и которую от гибели спасли лишь милость судьбы и необычайная военная доблесть. Их ошибка, говорит он, в склонности забывать, что там, где хорошо организовано военное дело, должны быть и хорошие законы, а там, где есть buoni ordini403 и buona milizia404, почти наверняка будет и buona fortuna405. Кроме того, хорошие законы способствуют buona educazione406, на что в случае Рима указывает относительно бескровный характер борьбы между сословиями – по крайней мере до эпохи Гракхов – и сравнительная легкость, с какой те или другие шли на уступки407. Плебеи подкрепляли свои требования, устраивая демонстрации, закрывая лавки, отказываясь от воинской службы и покидая город. Однако ни один из этих способов не является столь разрушительным, каким может показаться на первый взгляд. Республика, желающая использовать свой народ, – эта фраза в зародыше содержит следующий этап анализа – должна позволить ему выражать свои устремления408, которые у свободных народов редко представляют опасность для свободы. Такой народ боится лишь угнетения и способен понять, когда его страхи напрасны409.

У нас по-прежнему нет определения свободы, заложенной в народе его царями, но намечаются соображения, позволяющие каким-то образом соотнести ее с воинской службой. Buoni ordini влекут за собой buona milizia и buona educazione; свобода римского плебса (по крайней мере отчасти) состояла в возможности отказаться от воинской службы, а из его buona educazione Макиавелли, по-видимому, выводил относительную бескровность гражданских распрей и постепенное улучшение конституции, позволявшее эти распри разрешать. Таким образом, между свободой, гражданской добродетелью и военной дисциплиной, по всей видимости, существовала тесная связь.

Вторая важнейшая для «Рассуждений» гипотеза сформулирована в пятой и шестой главах первой книги. Сначала Макиавелли ставит вопрос, предпочтительнее ли поручить нечто обозначенное как «охрана (guardia) свободы» аристократам или народу410. Гвиччардини сразу обратил внимание, что остается не вполне ясным, подразумевается ли под «охраной свободы» собственно обладание властью или некая особая форма контроля411. Но вскоре выясняется, что Макиавелли не столько говорит о распределении власти или построении конституции, сколько анализирует связь между воинской и политической virtù. Он исходит из того, что Спарта и Венеция поручили «охрану свободы» аристократии, а Рим – народу. Все три города представлены как удачные примеры сбалансированной конституции. Однако если в Спарте такой порядок господствовал со времен Ликурга, а Венеция достигла его благодаря рассудительности своих граждан и помощи фортуны, то Рим пришел к нему через внутреннюю борьбу и процесс развития. Мирная стабильность в каком-то смысле отождествляется с аристократическим принципом. В начале пятой главы Макиавелли недвусмысленно утверждает, что свобода дольше просуществовала в Спарте и в Венеции, чем в Риме, где желание плебеев занять все посты привело к возвышению Мария и падению республики. Если бы мы расценивали в качестве нормы достижение максимальной стабильности и долговечности, то, конечно, остановились на аристократическом варианте свободы412. Впрочем, Макиавелли на этом не задерживается, равно как и не делает выбора, к которому подталкивал ход его рассуждений. Он задается вопросом, что опаснее для республики – желание аристократии сохранить то, чем она обладает (монополию на должности), или желание народа получить то, в чем ему отказано (открытый доступ к должностям). В этом контексте как бы мимоходом он говорит, что главное – понять, стремится ли республика вырасти и основать империю, как всегда хотел Рим, или же просто сохранить свою независимость, какую цель изначально ставили перед собой Спарта и Венеция413.