Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Название «О военном искусстве», почти неизбежное при переводе второй книги, не вполне передает многогранный смысл оригинала. У L’arte della guerra два значения: с одной стороны, речь идет об «искусстве» войны как таланте полководца, с другой – о «профессии» войны в том же смысле, в каком мы бы говорили об arti, или гильдиях, которыми во Флоренции были представлены все основные ремесленные занятия. Arte della guerra отличается от всех остальных ремесел. Макиавелли отчасти стремится показать, что военное дело может принести республике не меньше чести и пользы, чем, скажем arte della lana – выделка шерсти, от которой столь зависела флорентийская экономика и политика. Однако основная его мысль состоит в том, что оно ни в коем случае не должно становиться самостоятельной профессией, которой люди посвящали бы всю свою жизнь. Солдат, когда он лишь солдат, представляет опасность для других видов общественной деятельности, а пользы сам по себе приносит мало. Конечно, мы вернулись к много раз обсуждавшейся ненависти Макиавелли к наемникам и восхвалению им гражданской милиции. Если мы хотим понять его политические идеи, важно соотнести эту тему с аристотелевской теорией гражданского общества. Человек, отдающий все свои силы arte della lana и никак не участвующий в общественных делах, с точки зрения античной теории, не будет полноценным гражданином и окажется источником слабости своих сограждан. Однако тот, кто вознамерился отдать все силы arte della guerra419 – Макиавелли иногда использует выражения вроде «сделать войну своим arte», – неизмеримо более опасен. Приземленный торговец гонится за ограниченным благом, забывая об общем благе, и это плохо; он может дорожить этим благом больше, нежели благом города, и это еще хуже, потому что arte della lana мыслится как единственное, чем должна руководствоваться Флоренция. Но приземленному солдату подобная склонность присуща в гораздо большей степени и представляет гораздо большую угрозу для общества, так как его arte подразумевает принуждение и уничтожение. Таким образом, по целому ряду причин – от ненадежности condottieri до риска тирании цезарей – важно, «чтобы военное дело оставалось только общественным ремеслом» (al pubblico lasciarla usare per arte)420. Это arte больше любого другого должно быть прерогативой общества, им должны заниматься лишь граждане, руководить им должны лишь магистраты, и практиковаться оно может только с позволения публичной власти и под ее контролем.

Парадокс, который Макиавелли формулирует в своих рассуждениях, заключается в том, что лишь на солдата, не состоящего на постоянной службе, можно положиться с точки зрения его полной преданности делу войны и ее целям. Призванный в армию гражданин, у которого есть свой дом и свое занятие (arte), захочет закончить войну и вернуться домой, тогда как наемник, которого затянувшаяся на неопределенный срок война скорее обрадует, чем огорчит, не предпримет никаких попыток ее выиграть421. Гражданин обладает своим местом в политическом организме, и он поймет, что война ведется, дабы он мог его сохранить. Наемник, у которого вместо дома – лагерь, становится орудием тирании для города, который его поставили защищать, – тирании, которая может исходить от какого-нибудь Помпея или Цезаря, некогда бывшего гражданином, но теперь пагубно использующего меч в борьбе за государственную власть. Макиавелли живо настаивает на своих доводах, и в итоге они на три столетия оказались предметом пристального внимания. Впрочем, он ограничивается тем, что объясняет, почему только гражданин и может быть хорошим солдатом. Рассуждение, что лишь солдат способен стать хорошим гражданином, также присутствует, но в гораздо менее развернутом виде. Мысль, приводящая к такому выводу, сложна, но отчасти основана на ряде тезисов из предисловия:

И если в гражданских учреждениях древних республик и царств делалось все возможное, чтобы поддерживать в людях верность, миролюбие и страх Божий, то в войске усилия эти удваивались, ибо от кого же может отечество требовать верности, как не от человека, поклявшегося за него умереть? Кто должен больше любить мир, как не тот, кто может пострадать от войны? В ком должен быть жив страх Божий, как не в том, кто ежедневно подвергается бесчисленным опасностям и всего более нуждается в помощи Всевышнего?422