Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Gentiluomini оказываются причиной неравенства и испорченности из‐за замков и слуг. В не испорченной коррупцией республике не должно быть иерархии, а «равенство» должно означать, что все в равной мере являются воинами. Необходимы политические условия, позволяющие вооружить всех граждан, моральные условия, в которых все стремились бы сражаться за республику, и экономические условия (которые отсутствуют у зависимых слуг), обеспечивающие воина домом и ремеслом вне военного лагеря и препятствующие его превращению в suddito, creato или наемника, который своим оружием служит некоему влиятельному лицу. Экономическая независимость воина и гражданина нужна, чтобы предотвратить разложение. Если эти условия не соблюдаются, город, который не стремится к завоеваниям и готов избегать контактов с внешним миром, все же может уменьшить размер армии и ограничить круг граждан и тем самым избежать коррупции; несмотря на презрение, с которым Макиавелли описывает венецианскую политическую жизнь, он ни разу не утверждает определенно, что Венецию развратило использование наемников. Однако город, сначала выбравший народную форму правления, агрессивную virtù и вооружение народа, а затем позволивший своим гражданам-солдатам стать подданными и слугами немногих влиятельных людей, будет действительно безнадежно испорчен. Макиавелли приводит две основные причины гибели Римской республики447. Первая448 – возрождение Гракхами закона, ограничивающего право владеть землей, и распределение завоеванных земель среди народа, что послужило причиной такой ненависти между знатью и народом, что каждая фракция обращалась к своим военачальникам и их армиям. Вторая449 – продление срока нахождения военачальников на своих командных постах, из‐за чего у солдат возникал соблазн забыть о государственных интересах и стать сторонниками политического деятеля, под командованием которого они состояли. Примечательно, что ни одна из этих причин не дает удовлетворительного объяснения испорченности римского гражданина-солдата. Любопытно (как отметил Джеймс Харрингтон), что Макиавелли так окончательно и не объединил эти два объяснения. Он писал, что распределение земель оказалось в руках военных политиков, из‐за чего войска стали служить своим генералам и выступать в их поддержку, ибо только генералы могли вознаградить их. Это продолжалось до тех пор, пока наиболее успешному из императоров не удалось установить власть над Римом с помощью своей теперь уже наемной армии. Впрочем, это утверждение стало тривиальным для гражданских гуманистов XVII и XVIII столетий, идеи которых в этом и других отношениях строились на предпосылках, изложенных у Макиавелли: для Харрингтона, Монтескьё, Джефферсона и Гиббона.

IV

Таким образом, рождается социология свободы, во многом основанная на представлении о роли оружия в обществе и vivere civile. На отрицательном полюсе концепция коррупции постепенно заменяет концепцию хаотической случайности, относящейся к fortuna – это следствие политизации добродетели, которая сделала упадок последней объяснимым с политической точки зрения. С одной стороны, разложение по-прежнему необратимый, однонаправленный процесс, отражающий переменчивость и хаос подлунного мира. Равновесие между личностью и политикой либо держится, либо разрушается, третьего не дано. С другой стороны, понятия самостоятельности и зависимости, сопряженные с представлением об армии, теперь предполагают объективное и почти материалистическое – в противовес субъективно-этическому – объяснение того, как может происходить этот процесс порчи. Люди утрачивают virtù, потому что утратили независимость, которая не заключается всецело в их virtù. Римскую республику уничтожила не таинственная сила volubil creatura450, а поддающиеся описанию факторы, действие которых не было своевременно остановлено.