Идея милитаризации гражданского общества делает «Рассуждения» в некотором важном смысле сочинением еще более опасным для морали, чем «Государь». Государь вел насколько неупорядоченную vivere,
что только если он стремился достичь таких же высот, как Моисей и Ликург, он брал на себя обязательство поддерживать гражданскую добродетель в других. Республика могла быть добродетельной с моральной и гражданской точки зрения, только если в отношениях с другими народами сочетала в себе льва и лисицу, человека и зверя. Можно вернуться к встречающемуся в «Государе» образу кентавра455 на более высоком уровне сложности. Осознание этой двойственности, относительно несложное для Полибия, представления которого о Боге, руководящем универсумом в соответствии с принципами справедливости, являлись не столь развитыми, у Макиавелли было непосредственно связано с подспудным отказом рассматривать республику как результат действия благодати. Ее справедливость ограничена пространством и временем; по отношению к другим республикам она могла проявлять лишь virtù militare, а ее способность к этому определялась способностью поддерживать гражданскую доблесть в своих пределах. Доблестные республики воевали друг с другом. Поэтому христианские и гражданские добродетели были несовместимы: смирению и прощению обид не место в отношениях между республиками, где на первом месте стояла защита своего города и стремление поразить его врагов. Макиавелли настаивает, что «если бы… благочестие сохранилось в государях христианского общества в соответствии с замыслом его основателя, то христианские государства и республики были бы более сплоченными и счастливыми, чем теперь»456 и что христианство не запрещает нам любить и защищать свою страну457. В то же время он дает понять, что стремление к блаженству в ином мире заставляет нас переносить оскорбления, нанесенные не только нам, но и нашей республике458, и что гражданские добродетели ближе к процветанию, когда не существует милосердия к врагам и когда поражение города означает для его жителей смерть или рабство459. Последствия vivere civile становятся все более языческими, секулярными и привязанными ко времени. Наиболее полного развития это учение достигает там, где нет другой религии кроме прорицаний и предзнаменований, а также нет ценностей, выходящих за пределы нашей жизни.Хотя республика не существует в измерении благодати, религия может быть рассмотрена в том же измерении, что и республика. В начале третьей книги мы читаем: всему в сем мире отведен определенный срок, но лишь те вещи следуют предназначению, определенному небесами, которым удается сохранить свой первоначальный порядок или менять его так, чтобы возвращаться к своим основам. Это в особенности справедливо в отношении смешанных тел, таких как республики или религии (sette
)460. В каком смысле религию можно считать corpo misto461, Макиавелли не поясняет. Традиционный ответ, который однажды дал Савонарола в отношении церкви, заключался в том, что она представляла собой соединение небесных и земных вещей462. Дабы не оставалось сомнений, что la nostra religione463 можно рассматривать в одном ряду с cose del mondo, Макиавелли анализирует деятельность Франциска и Доминика, подражавших бедности Христа и таким образом восстанавливавших религию verso il suo principio464. Монашеские ордены, основанные святыми, проповедовали, что не дóлжно выказывать неповиновения дурным правителям, предоставив Богу наказать их; в результате дурные правители поступают так, как им заблагорассудится, не боясь наказания, в которое не верят. Под дурными правителями в данном случае подразумеваются развращенные церковные иерархи, а не светские тираны, но это, утверждает Макиавелли, показывает, как религия поддерживалась rinnovazione465, проводниками которой являлись святые466. Невозможно более откровенно иронизировать по поводу реформы монашеских орденов и их попытки восстановить бедность клира. Маловероятно, чтобы приверженцев учений Франциска и Доминика интересовала свобода или гражданская доблесть их республик.