Так из области ценностей мы возвращаемся в область истории, или, если использовать понятия, оказавшиеся наиболее продуктивными при анализе Гвиччардини, из сферы virtù
в сферу рассудительности. В идеальной республике рассудительность представала в форме virtù, то есть морально свободного и не связанного принуждением гражданского поведения. Но оно всегда могло означать и стремление сделать все возможное с тем, чего нельзя избежать. В этом смысле такое поведение, вероятно, соответствовало обстановке, когда республиканский эксперимент потерпел крах. Ottimati оказались в союзе не с popolo, в среде которого они могли проявлять virtù, если бы за ними признали лидерство по природе, а с Медичи, притом на таких условиях, которые неизбежно отличались от их положения до 1494 года. Гвиччардини никогда не упускал случая подчеркнуть, что революция того года представляла собой mutazione, innovazione, после которого все изменилось и стало трудно предугадать будущее или сохранить над ним власть. Для описания подобных последствий нужна была риторика фортуны, и качество, которое мы называем рассудительностью, могло, таким образом, осознаваться преимущественно как свойство ума и характера, с помощью которого разумный представитель аристократии пытался властвовать над собой и другими в мире fortuna.Когда Гвиччардини писал «Диалог», все еще казалось, что можно сформировать гражданскую среду, в которой virtù
и благоразумие действовали бы сообща и развивались в полной мере. Откровенная конфронтация мира fortuna и рассудительности отсутствует в его сочинениях вплоть до «Заметок» 1528 и 1530 годов. Лишь тогда ему стала совершенно ясна обособленность аристократии, оказавшейся между Медичи и popolo. Это были годы последней республики и осады Флоренции, когда настроенное все более революционно народное правительство изгнало ottimati – включая и самого Гвиччардини – и бросило Медичи вызов, после которого те могли вернуться только как абсолютные государи. По окончании осады Гвиччардини предстояло помогать Медичи восстанавливать свое положение и лично участвовать в предпринятой ими беспощадной чистке поверженных народных вождей616. Однако пока осада длилась, он заполнял свой вынужденный досуг написанием критического анализа «Рассуждений» Макиавелли и собрания афоризмов, из которого мы ясно видим, каким тогда представлялся ему мир. Главной – и, наверное, господствующей – темой этих «Заметок» является необычайная трудность применения ума к миру событий в форме личного или политического действия. Когда все книги прочитаны, все уроки усвоены, все выводы сделаны, – Гвиччардини ни на минуту не допускает мысли, что эти предварительные условия выполнять не следует, – остается проблема перевода мыслей в действия617. Даже если опыт принес случайное знание частностей, которого не может дать природный ум618, эта проблема не исчезает и выходит за рамки какой-либо осуществимой систематизации знаний. Она связана с умением судить о времени, выбирать подходящий для действий момент и с соображениями, относящимися как к моменту, так и к действию619. Нетрудно догадаться, что глупец может не понять происходящего. Гвиччардини сознает, что очень умный человек способен слишком остро реагировать на актуальные события620, так как ему кажется, что все происходит быстрее и с большей интенсивностью, чем на деле621. Макиавелли полагал, что лучше действовать, чем выжидать, потому что с течением времени положение может ухудшиться. Гвиччардини же считает более веским довод в пользу промедления, так как ничто не может ухудшить положения человека сильнее, чем его собственные необдуманные поступки. Но оба они отчетливо сознают, что сфера труднопредсказуемого – Гвиччардини отдает должное Аристотелю, сказавшему, что нельзя утверждать ничего истинного о будущих случайностях622, – является областью fortuna. Все связанные с этой проблемой афоризмы «Заметок» следует читать как дополнение к XXV главе «Государя» и к тем главам «Рассуждений», где рассматриваются проблемы действия в обществе, в котором появились признаки порчи.