Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

В совмещении венецианских принципов с идеей первостепенной роли Большого совета не было ничего невозможного. Джаннотти столкнулся с затруднениями иного рода. Возрождение гражданской милиции убедило его в необходимости народного правления. Однако теория, согласно которой такая форма власти должна опираться на вооруженное гражданское население (хотя ее можно было облечь в термины Аристотеля и даже Савонаролы), не могла избавиться от заметной макиавеллевской окраски – особенно в сознании человека, подобно Джаннотти, читавшего трактат «О военном искусстве» и знакомого с его автором. Вся традиция дискуссий в Садах Оричеллари, кружке, к которому принадлежали Макиавелли и Джанноти – и с которым Гвиччардини должен был быть так или иначе связан, – противопоставляла Венецию вооруженному народному государству, какое олицетворял Рим. Подход Макиавелли к innovazione и virtù содержит скрытую динамику, которую трудно примирить с аристотелевской концепцией гражданской жизни как реализации статичной природы человека. Однако автор «Флорентийской республики», хотя во многих отношениях эта книга близка Макиавелли, прямо заявляет, что он многим обязан Аристотелю, «у которого, словно из обильнейшего ручья, распространившего по всему миру обильные потоки учения, я взял основы своего краткого рассуждения»701. Это не пустая похвала. Венецианская модель начала обрастать вариациями – идеей Полибиева равновесия, механизированной добродетели, основных функций правления и дифференциации между составными частями политического действия. Эти концепции теперь следовало применить к теории правления, обозначаемого как popolare в том смысле, в каком это слово никогда не употреблялось в отношении Венеции. Становится очевидно, что «Флорентийская республика», фантазия изгнанника, навсегда отстраненного от политической жизни и принимающего желаемое за действительное, тем не менее заслуживает внимания как исторический образец политической мысли.

Цель сочинения, как сообщает автор в уже знакомых нам выражениях, состоит в том, чтобы разработать устойчивую, если не вечную форму правления для Флоренции702. Нет необходимости строить общую теорию городов и их свойств, ибо основные свойства (qualità) Флоренции уже определены теми, кто там живет. Но форма правления находится в таком же отношении к характеру города, как душа к телу. Если же душу человека поместить в тело животного или наоборот, они обусловят разложение и уничтожение друг друга – слово corruzione используется здесь не просто технически. Поэтому мы должны подумать о лучшей из существующих форм правления. Зададимся вопросом: обладает ли Флоренция качествами, которые позволяют городу соответствовать этой модели? Как можно ввести ее, не меняя коренным образом привычек и обычаев флорентийцев? Там, где выбор конкретной и единичной модели привел Гвиччардини к аналогии с лечащим больного врачом, Джаннотти проводит параллель с архитектором, который перестраивает дом, когда фундамент уже заложен. Это различие свидетельствует об относительном радикализме и настойчивом оптимизме надеющегося на возвращение беженца703.

Джаннотти переходит к теоретическим изысканиям совершенно в духе Аристотеля и Полибия, на четвертую книгу труда которого он первым из рассмотренных нами авторов ссылается напрямую704. В теории существуют три формы правления. Какую из них надлежит усвоить, зависит от того, свойственна ли virtù одному, некоторым или многим. Он не уточняет, что подразумевается под virtù, но из контекста понятно, что слово использовано в своем обычном этическом значении с той любопытной разницей, что virtù как качество многих «встречается в городах, отличающихся воинской доблестью, которая является свойством большинства»705.