Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Харрингтон, столетие спустя написавший в схожем ключе обзор английской истории, отвел королю и баронам в средневековой Англии функции, очень схожие с ролями grandi и poveri у Джаннотти. Они существовали в замкнутой системе нестабильного равновесия, пока Тюдоры не подорвали власть баронов, укрепив землевладельческое население, становление которого оказалось не менее разрушительным для монархии, уже не способной им управлять717. Подобную же роль Джаннотти приписывает Медичи XV века, которые, выдвигая бедных на должности и лишая аристократов возможности проявлять generosità и grandezza718, кроме как с согласия правящей семьи, подавили одних и возвеличили других. Это привело к образованию нового и растущего класса mediocri, который теперь поддерживал баланс власти, благодаря чему во Флоренции было возможно стабильное governo misto719. С 1530 года Медичи правили при поддержке немногочисленных grandi, обязанных им своим положением, и нескольких нобилей, у которых крайности осады alienat [i] dal vivere universale e politico720. Однако их тирания уничтожает сама себя. Она лишает всех людей желаемого и способствует увеличению числа mediocri, лишь благодаря присутствию которых Медичи могут достигнуть своих целей721. Как и Харрингтона, Джаннотти следует называть не хорошим пророком, а успешным создателем более богатого концептуального языка. Оба они выводили причинно-следственные связи, на основе которых ошибочно предсказывали стабилизацию политической обстановки и прекращение турбулентной истории. При этом они расширили словарь понятий, позволяющих обсуждать процесс политических изменений, – конкретных и социальных терминов, которые отличались от тех, что описывали единичные иррациональные проявления fortuna. Возникает искушение сказать, что оба они предложили выход из Полибиева круговорота к вращающимся сферам упорядоченного правления. Однако в действительности они оперировали такой богатой терминологией причинно-следственных связей, что им никогда не приходилось прибегать к модели Полибия. Словарь Аристотеля был менее высокопарным, и именно его использует Джаннотти.

Аппарат политического анализа, применимый к проблемам города, не утрачивает своей роли и во второй книге «Флорентийской республики», посвященной критике республиканских режимов 1494–1502–1512 и 1527–1530 годов. Законодателям-реформаторам, таким как Нума или Ликург, пишет Джаннотти в начале, труднее, чем тем, кто основывает города, на месте которых когда-то ничего не было (вспомним, что Макиавелли в «Рассуждениях» – но не в «Государе» – в целом причисляет Ликурга именно к этой категории героев). Последним достаточно было знать, чтó принесет пользу, и они могли быть абсолютно уверены в поддержке неоформленной массы, которую им предстояло вести за собой и воспитывать. Первым же следовало отдавать отчет в оплошностях, допущенных прежними правителями, а это представляет известные трудности. Во-первых, всегда есть те, кто привык (assuefatti) к предыдущему порядку и с трудом изменяет свои обыкновения, – вот почему Нума придумал помощь богов, а Ликургу пришлось прибегнуть к насилию722 (вспомним вооруженного пророка из «Государя»). Во-вторых, изъяны конституции принадлежат к числу cose particolari723, а их трудно истолковать, опираясь на нечто превышающее обыкновенный опыт и выходящее за его рамки. В-третьих, никто не свободен от человеческих чувств настолько, чтобы всегда видеть недостатки, с которыми ему приходится иметь дело724. От Савонаролы, чужеземца и монаха, едва ли следовало ожидать хорошего знания устройства флорентийских ведомств. Впрочем, Большой совет, введенный при его содействии, смог бы постепенно сам себя реформировать, если бы у него было время и если бы из‐за вероломства отдельных grandi Медичи не вернулись бы к власти725.