Джаннотти близок к тому, чтобы вступить в новую область, которая уведет его мысль от простого смешения трех элементов или просто институционализации virtù
. Однако здесь он завершил свое рассуждение о том, какими полезными для оздоровления ситуации знаниями должен обладать законодатель-реформатор Флоренции. Теперь ему необходимо совместить его с универсальными принципами, которыми должен руководствоваться такой человек. Цель законодателя, читаем мы в начале третьей книги, – утвердить прочную политию. Политии распадаются либо из‐за внутренних раздоров, либо под натиском извне. От первой опасности защищает buon governo, от второй – buona milizia, хотя ее можно рассматривать как часть buon governo, служащую также и первой цели. Теперь мы подходим к поставленному Макиавелли вопросу, следует ли начинать с гражданских или с военных установлений, и возникает фигура Ромула. Если Ликург уделял внимание и governo, и milizia одновременно, Ромул, еще не успев подумать ни о том, ни о другом, применял насилие в отношении своих соседей и расширял империю своего народа. Может показаться, что такое решение благоприятствует организации военной силы, хотя и не тождественно ей. Однако Джаннотти, по-видимому, имеет в виду главным образом похищение сабинянок, говоря, что причиной такого поведения могла быть лишь жажда господства, ибо Ромул располагал достаточным числом мужчин, чтобы составить город. В конце концов, существовали другие способы обеспечить римлян женщинами733. Немного позже утверждается, что Ромул занялся организацией гражданского порядка прежде военного, поэтому размышления Джаннотти в конечном счете резко контрастируют с позицией Макиавелли. Автор «Государя» полагал, что Рим изначально был нацелен на расширение своей территории, а потому развивался по военным, а значит, по народным законам. Изначальное неприятие Джаннотти римской модели, сохраняющееся и в последующих главах, облегчает возвращение к понятиям, связанным с Венецией. Истоком его отчасти является предположение, что функция гражданской милиции скорее оборонительная, нежели наступательная. Венеция, предпочитая стабильность расширению владений, вовсе обходилась без гражданской милиции. Впрочем, Джаннотти, переживший осаду Флоренции, ясно дает понять, что функция народного ополчения – оборонительная. Бруни и Макиавелли считали, что Рим разрушил республиканскую virtù остального мира, из‐за чего потерял и собственную. Однако не служащее агрессии ополчение может оставаться средством воспитывать в гражданах virtù. Республику 1527–1530 годов люди защищали, тогда как республика 1512 года пала без борьбы. Причина очевидна: в первом случае существовала гражданская милиция, а во втором – нет (ополчение Макиавелли состояло из contadini734, и Джаннотти понимал это теоретическое различие). В идеале Флоренция должна, как Рим, обладать войском и управляться народом, но оставаться стабильной и спокойной, как Венеция. Джаннотти решительно отошел от беспокойного динамизма Макиавелли. Ополчение в его политической роли – лишь часть аппарата buon governo, и теперь он столь явно придает больше значения последнему, что в оставшейся части книги в целом подчеркивает способность ополчения развивать в людях добродетель уже менее явно, чем это было в 1528 году735.