Нарисованному Уолцером портрету следует придать некоторую глубину, и представляется, что связана она со временем. Во-первых, необходимо исследовать эсхатологическое измерение, присутствующее в активизме «святого», – священное настоящее, в котором он действовал, священное будущее, которое, как он полагал, определяло это настоящее. Это, в свою очередь, далеко уведет нас от сурового отказа Кальвина (и, возможно, Августина) от каких-либо спекуляций на тему будущего и обратит к растущим хилиазму сект и антиномизму, который его сопровождал. Однако недостаточно изучить это измерение само по себе. Мы увидим, что в Англии – однозначно в большей степени, чем в любой другой протестантской стране, – апокалиптика была национальной. Она являлась способом представить нацию как существующую и действующую в священном времени. Вот почему английский святой мог усматривать связь между своей богоизбранностью и своей национальной принадлежностью: он был святым как один из «англичан Господа Бога». При этом «Англия» упрямо оставалась понятием национальным и светским, в ней не существовало пуританского Логреса, мистической и эзотерической Британии романтических легенд о короле Артуре. В связи с этим английский апокалипсис, доктрину об избранной нации, следует отчасти рассматривать как способ осмысления в сложной и особой временной перспективе публичной сферы, одновременно мирской и божественной, в которой человек, будучи святым и в то же время англичанином, должен действовать. С этой точки зрения мы имеем дело с определенным видом гражданского сознания; речь идет об одном из видов, возникновение которых в истории Англии мы взялись проследить. Существовало сильное напряжение – о чем свидетельствует вся эпоха Кромвеля, – между почитанием отдельным человеком институтов своей избранной нации и радикальными действиями в отношении этих же институтов, к которым могло побуждать осознание своей индивидуальной избранности. Как следствие, явные уступки в отношении