Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Если бы Океания больше торговала, очень вероятно, что ей пришлось бы расширить свою территорию. Возможно, отчасти поэтому Харрингтон вторит Макиавелли, настаивая, что вооруженная народная республика должна «стремиться к расширению»946. Однако здесь есть существенные различия. Обоих авторов объединяет мысль, что в народной республике следует позволить народу носить оружие и что оно послужит для дела, а не для украшения или церемоний. Но Макиавелли – находясь, как раньше Бруни, под влиянием размышлений о завоевании римлянами свободных городов Этрурии, – представлял себе республику в духе Полибия, как соседствующую с другими республиками и королевствами и неизбежно участвующую в войнах с равными. Судьба Рима, уничтожившего доблесть других народов, а в конце концов и собственную, казалась ему участью каннибала. Однако об Англии Харрингтон писал: «Море диктует законы развитию Венеции, но развитие Океании диктует законы морю»947. Обе страны располагались на островах, отгороженных водой от постоянной угрозы захвата. Их враги не осаждали городские стены. В Венеции было место лишь для купцов, ремесленников и мореплавателей, и в силу небольшого числа свободных граждан она воздерживалась от империи и демократии. Англия же была и островом, и земледельческой территорией, способной воспитать вооруженный народ, представители которого оказывались демократами у себя на родине и завоевателями за рубежом. Более того, отсутствие связей с terra firma подразумевали в случае Океании отсутствие соседних республик, свобода и добродетель которых могла бы пострадать, что давало возможность расширяться, не боясь подвергнуться разложению и коррупции. Однако Харрингтон не поясняет, что эта конструкция значит для реального мира. Верный тому настроению, в порыве которого Марвелл провозгласил, что Кромвель как уполномоченный обществом верховный главнокомандующий «представляет опасность для всех несвободных стран», Харрингтон рисует Английскую республику гегемоном, освобождающим соседние европейские территории от варварского (и, возможно, папского) ига948. Тем не менее существует альтернативная точка зрения, скорее океаническая, чем материковая, в соответствии с которой воинственные и жаждущие получить землю свободные люди колонизируют Ирландию, где уже не живет коренное население и «где у каждого гражданина в свое время будет собственный дом»949. (Пуританская армия в Ирландии стала прибежищем противников протектората, и некоторые единомышленники и последователи Харрингтона были с ней связаны.) «Там будут другие плантации, – говорится в этом отрывке, – и республика получит больше»950. В свете значимости, какую его идеи впоследствии обрели в Тринадцати колониях, возникает искушение сказать: упоминая заселение безлюдной Ирландии, Харрингтон описал колонизацию другого берега Атлантики. Однако в тексте есть отсылка к «колониям обеих Индий»951, которые вполне могут обозначать американские поселения. Автор уверенно говорит, что уже в скором времени они обретут независимость. Где именно должно произойти не предвещающее порчи расширение Океании, неясно. Тем не менее несомненно, что Харрингтон, как до него Джаннотти, стремится взять все лучшее от обеих стран, описанных в начале «Рассуждений» Макиавелли. Океания должна стать Римом, непрерывно расширяющим свои границы, и Венецией с ее непоколебимой устойчивостью, свободой и добродетелью. Поэтому он вложил в уста своего законодателя речь даже более пространную, чем это было принято952. Тот прочитал наизусть целый фрагмент из шестой главы первой книги «Рассуждений», где впервые противопоставляются Рим и Венеция, и сделал вывод, что Макиавелли ошибался, полагая, что вооружение народа обернулось бы постоянной борьбой между аристократией и плебеями (погубившей республику, когда предметом раздора оказались богатства империи). Как и критиковавшие Макиавелли сторонники венецианской системы, он утверждал, что раздоры между римскими гражданами вызваны не буйным нравом плебеев, а наследственной монополией патрициев на должности, которая не связана с вооружением народа. Венеция решила эту проблему, устроив так, чтобы многие выбирали аристократию и сами в свой черед могли на какое-то время стать ее частью, и Макиавелли заблуждался, полагая, что причина спокойствия в ней заключалась в разоружении людей953. У Океании, поднимающейся из руин готического баланса и распадающегося института наследственного баронства, были островное положение, землевладельческие практики и вооруженный народ. Ей оставалось перенять у Светлейшей Республики лишь частую смену аристократии и стать Венецией и Римом одновременно. И можно не бояться английского Цезаря.