Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Дальнейшая судьба третьего языка в нашей модели интересует нас особо, но нам не следует забывать, что он больше не основывался на примате представлений о фортуне. Кальвинистское учение о предопределении, многообразные импульсы, направленные на расширение словаря вторичной причинности, и, вероятно, ослабление присущего аристотелизму акцента на форме и телосе в значительной мере привели к размыванию представлений о внешних обстоятельствах как произвольной, иррациональной, разрушительной силе. Кроме того, разумно предположить (и так обычно и делают), что изменение социальных условий также играло здесь свою роль. Можно было бы написать интересную работу по исторической семантике, показав, как по отношению к мужчине или женщине слово fortune постепенно стало употребляться главным образом в значении денежного имущества, в связи с наследованием, приобретением или приданым991. Так или иначе, нам предстоит разговор о периоде, когда понятия «добродетель», virtus, virtù, как они понимались в Древнем Риме и в эпоху Возрождения, по-прежнему играют важную роль, но противостоит им уже не сопряженная с конкретными обстоятельствами fortuna, а историческая порча нравов. В целом причина этой перемены нам уже известна. В ряде получавших все большее распространение концепций определялись материальные и моральные условия, необходимые для создания республики, в которой возможна добродетель. Теперь предстояло решить законодательный и политический вопрос: можно ли создать такие условия, а если да, то как их поддерживать? Следовало признать, что ответы необходимо дать в материальных и моральных, скорее чем в волюнтаристских или харизматических терминах. Virtù государя не казалась такой первостепенной проблемой, как добродетель законодателя, сенатора или гражданина. Однако, чтобы понять, какую именно форму принимали эти проблемы, нам следует сначала выяснить, почему язык республиканских теорий Макиавелли и Харрингтона подходил для парламентской монархии Англии в эпоху Реставрации.

II

Начальной точкой этого процесса можно для удобства назвать 1675 год – раньше мы едва ли обнаружим его явные признаки, – когда умер Хейл и вновь начали обостряться споры о феодальном происхождении парламента. Первым известным представителем того взгляда на английскую политику, который называют неохаррингтоновским992, был автор памфлета под названием «Письмо знатного лица своему другу в деревне» (A Letter from a Person of Quality to his Friend in the Country)993. Им вполне мог оказаться Джон Локк. Безусловно, речь идет о человеке столь же близком к графу Шефтсбери994 или же о самом Шефтсбери, выступавшем с речью в палате лордов995. Сюда можно отнести памфлеты, с большей или меньшей вероятностью принадлежащие к кругу Шефтсбери. В 1677 году Эндрю Марвелл, фигура более независимая, опубликовал памфлет «О росте папизма и деспотическом правлении в Англии», принадлежащий к тому же интеллектуальному течению. Наконец, в 1680 году, в разгар споров относительно Билля об отводе, Генри Невилл, старый приятель самого Харрингтона и, строго говоря, даже не сторонник Билля996, издал политический диалог «Возрожденный Платон» («Plato Redivivus»), который можно назвать кульминацией первой попытки переосмыслить доктрину Харрингтона, приведя ее в соответствие с реалиями Реставрации.