Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Третье из ранее упомянутых обстоятельств, значимых для возрождения теории Харрингтона, связано с тем, что палата лордов продолжала существовать – и, как упомянул в своей речи Шефтсбери, заседала в том же здании. Вспомним – Харрингтон полагал, что пэры перестали быть феодальной аристократией. Англии надлежит теперь управляться как республике, в которой роль немногих уже не отводилась тем, от кого зависели многие, и не какому-либо классу, по праву рождения обладающему правами, которых другие были лишены. Отныне речь шла об аристократах таланта и службы, которых их сограждане избирали на короткий срок, ибо они обладали значительным досугом и опытностью. В соответствии с принципом разделения власти на обсуждение и реализацию, они пользовались своей способностью вести дискуссию – или предлагать варианты действия – но не могли влиять на результат и выбор предложенных действий. Это тщательно продуманное определение «естественной аристократии» (как ее предполагалось называть) долгое время сохраняло свое влияние. Полемика в парламенте Ричарда Кромвеля началась, как мы видели, с предложения сформировать постоянную, хотя и не наследную аристократию кромвелианцев (не говоря уже о Вейне, Мильтоне и других современниках, говоривших об аристократии праведников). Однако в конечном счете чаша весов склонилась на сторону старого пэрства на том основании, что, во-первых, его влияние в парламенте составляло часть традиционной конституции, а во-вторых, оно выполняло функцию посредника и способствовало поддержанию равновесия, как отмечалось в «Ответе на Девятнадцать предложений». Сам Харрингтон был убежден: если лорды не могут вновь стать феодальными баронами, то им нет места в существующей системе распределения собственности, и в действительности остается неясным, обладали ли они после 1660 года социальной властью, соответствующей их роли в государстве. Однако нам теперь предстоит разговор о периоде, когда произносились речи в защиту наследной, но не феодальной аристократии как части государственной системы, которая парадоксальным образом рассматривалась с позиций переосмысленной теории Харрингтона. В октябре 1675 года Шефтсбери обратился к пэрам, заседавшим вместе с ним в парламенте:

Милорды, сохранять ваши права – не только в ваших интересах, но и в интересах нации, ведь, что бы там ни думали палата общин или английские джентри, ни один государь никогда не правил без знати или армии. Если нет одного, должно быть другое, иначе монархия долго не продержится и неминуемо скатится к демократической республике1017. У вас, милорды, с народом одно дело и те же самые враги. Будете ли вы, милорды, поддерживать короля? Это очень неудачный выбор, вы заведомо лишите себя полномочий и окажетесь у него на службе…1018.

Сказано это, несомненно, в духе Харрингтона – здесь содержится отсылка к фрагменту из «Республики Океании»1019, где объясняется, что закат феодальной аристократии вызвал гражданскую войну. Король, уже не способный опираться на пэров и тем самым держать народ у себя в подчинении, вынужден попытаться управлять с помощью военной силы, ибо «у монархии, лишенной знати, не оставалось другой опоры под небом, кроме армии». Однако смысл странным образом изменился. Лорды не выступают как феодальные сеньоры по отношению к народу, и в интересах последнего, чтобы они защитили его от военного правления. Угроза власти со стороны армии – не следствие краха аристократии, как полагал Харрингтон, а заговор, составленный врагами пэров, народа и даже короля. Эти враги противостоят традиционной смешанной конституции, очевидно содействуя новому умножению коррупции и новой постоянной армии. Подобные же мысли встречаются в «Письме знатного лица своему другу в деревне»: