Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Типичным для вигов образом игнорируя зависимость вассала от сеньора, Флетчер снова ушел от проводимого Харрингтоном резкого разграничения между «древней рассудительностью» и «Древней конституцией». Он переместил сбалансированную республику, где граждане носят оружие, в эпоху «новейшей рассудительности», которую, с ее аппаратом, включавшим в себя короля, лордов и общины, Харрингтон отвергал как трудно регулируемое равновесие. Владение землей на правах вассала стало теперь средством поддержания баланса, так как обеспечивало равновесие между королем и баронами, а также инструментом укрепления свободы и равенства, поскольку незнатные вассалы, в свою очередь, способствовали равновесию. В отличие от Харрингтона, подчеркивавшего, что земля и меч вассала принадлежали его сеньору, у Флетчера вассал – в конце концов, шотландец, – по-видимому, прочно обосновался на своем участке и помогал удерживать оружие там, где ему надлежало находиться, – в руках землевладельцев. В 1215‐м или каком-либо другом году бароны, как можно было показать, защищали древние принципы равновесия, virtù и свободы, даже когда они при этом сражались за свои феодальные привилегии.

Однако такое положение дел осталось в прошлом, и возврата к нему не было. «Около 1500 года» произошло «Изменение Правления… в большинстве Стран Европы», которое не оставило от старых конституций ничего, кроме «древних выражений и внешних форм», так что «большинство Людей всех Званий обмануты Словами и Названиями»1052. Приблизительно к тому же времени Харрингтон отнес отмену феодального владения землей. Впрочем, он считал этот процесс освобождением, за которым стояло сознательное действие, пусть даже его инициатор, Генрих VII, не понимал, какую силу он выпускает на волю. В основе этого процесса лежал законодательный акт, освободивший вассалов от воинской службы, хотя его более масштабные последствия для общества обнаружились тогда, когда лорды стали вести придворную жизнь, явно дорого им обходившуюся, а освобожденное «трудолюбие» народа ухватилось за монастырские земли, которые низшему сословию продал Генрих VIII. Напротив, с позиции Флетчера этот процесс был скорее непреднамеренным1053; его истоки являлись в гораздо большей степени социальными, а последствия – крайне спорными.

Из их Происхождения я выведу Причины, Поводы и сложную Связь множества таких непредвиденных Случаев, которые, поскольку они происходили примерно в одно и то же время, привели к такой значительной Перемене. И на первый взгляд покажется весьма странным, когда главными среди них я назову Возрождение Образования, Изобретение Книгопечатания, Иглы и Пороха, вещи, которые сами по себе столь необычайны и которые, за вычетом последней, могли бы принести Миру такую несравненную Пользу, если бы для предотвращения их отдаленного Влияния на Правление были бы приняты надлежащие Меры. Подобные непостижимые Последствия, столь же различные по своей Природе, сопровождают выдающиеся Изобретения любого рода1054.

Как мы видим, перемены сохраняют присущий им опасный и непредсказуемый характер. В отличие от Макиавелли, которого интересовало, как сказывается на людях утрата ими опоры на обычай, внимание Флетчера сосредоточено на причинных связях, на долгосрочных последствиях действий в сложной паутине человеческого общества. Если говорить о перечисленных им нововведениях, возрождение образования и изобретение книгопечатания открыли доступ европейцам, прежде остававшихся «варварами», к многообразию культуры, а изобретение компаса положило начало международной торговле. О значимости пороха нам еще предстоит сказать.