Мона Ли

Каркали вороны, деловито расхаживая по путям, подбирая съедобный сор, воробьишки испуганными стайками вспархивали от каждого дуновения ветра, шли на работу угрюмые, невыспавшиеся путейцы, оживал утренний симферопольский вокзал. Сержант Алексей Будылко, напившись бледного чая с кусковым сахаром, потянулся, ощущая, что форменная рубашка пропотела и липнет к спине, и от этого сразу же заскучав, нашарил планшет, тщательно разложил по кармашкам бумаги, сделал пару приседаний и отправился в диспетчерскую, к Рудомыло — открывать вагон, составлять рапорт, и этапировать Нонну Коломийцеву до… Куда этапировать, сержант не знал, но уж куда-то было нужно. Ночью звонили из Москвы, переполошили все отделение милиции, и было строжайше приказано оказать содействие в приобретении билета из брони и лично самому Михал Михалычу убедиться в том, что Коломийцева отбыла в Москву. Михал Михалыч с лицом, скошенным от внутренних переживаний за собственную семью, погрозил кулаком Будылко и приказал — под твою ответственность! В диспетчерской сдавали смену, Рудомыло орала так, что по всем путям разносило ее противный голос, от которого, как говорили стрелочники, молоко у коров кисло. До вагона, куда заперли Мону, бежали вприпрыжку, Рудомыло на бегу успевала отчитывать всех, кто на пути попадался, и совершенно от этого успокоилась. Открыв дверь в вагон, она ногой сбросила лесенку, проскочила до служебного купе и захохотала.

— Ушла твоя пионерка! Леш! Сбежала! Вот девка, ну?! Я вчера, как фингал приметила, сразу поняла — эта через дыру в сортире вылезет, такую не удержишь!

Будылко стоял и ошеломленно глядел на старый форменный китель, валявшийся на полу да на обгорелые спички.

— Все, — только и успел подумать он, — конец службе. Хорошо, если не посадят. Да. Вот тебе и актриса… твою мать… надо было в обезьянник, — и уныло поплелся на вокзал.

Поезд подошел к Белгороду, стояли 8 минут, вагон ожил, уже выходили белгородские, толкаясь между полок, они разбудили Давидика, дремлющего рядом с Моной. Он, зевая, вышел на перрон, закурил, поежился от утреннего холодка, похлопал себя по карманам джинсовой куртки в поисках мелочи — купить у сидящих бабок газетный кулек с рассыпчатой горячей картошкой — есть хотелось зверски. Денег не было. Никаких. Вспомнил, что все спустил в карты на Гурзуфском пляже, скривился — опять у отца просить, нотации выслушивать. Деньги Давидик любил, и, учась в Губкинском, тратил их легко и бездумно. Папа слал переводы из Сумгаита, но за каждый перевод вызывал Давидика Гафурова на Главпочтамт и Давидик, выслушивая папу, чиркал шариковой ручкой в телефонной кабине непристойные надписи. С орфографическими ошибками. Мама Давидика жила в Москве с новым мужем, муж был зам. министра в Министерстве энергетики, а мама была «госпожой министершей», и хиппующий Давидик не вписывался в четырехкомнатную квартиру на Кутузовском. Мама Давидика жалела и, встречаясь с ним в ресторане «Славянский базар», умильно целовала «хорошего мальчика» в щечку и совала ему в карман пачку двадцатипятирублевок, перетянутых крест-накрест бандеролью. Но что такое деньги в Москве? Пыль… Давидик поигрывал, тратился на красивых девочек, одевался у фарцы и снимал квартиру. Сейчас, после двухмесячного турне по Крыму, он был на «нуле», да еще и в долгах. Сплюнув на рельсы, он заскочил в вагон, морщась, пробрался до полки, в углу которой спала Мона, и стал рассматривать её — от нечего делать. Мона Ли, со спутанными волосами, бледная, с еще заметным синяком на скуле, была поразительно красива — даже такой. Давидик даже причмокнул от удовольствия. Видел он красивых женщин, но такой! Такой — не встречал. Поезд дернулся, набирая скорость, Мона проснулась.

— Йес, — Давидик хлопнул себя по лбу, — ты же — актриса, да? Коломийцева? Блин… а я смотрю, что-то лицо знакомое! Девушка, разреши представиться, — Давид Гафуров, студент второго курса Губкинского института, будущий министр энергетики Азербайджана! У меня, — он подмигнул, — есть вилла в Баку, катер, и…

— Велосипед, — добавила Мона, которой все эти золотые мальчики надоели еще в Москве, — зря стараешься, студент, — Мона выглянула в окно, — энергетика мне неинтересна. Собственно, и ты тоже. Мона Ли встала и пошла к тамбуру.

— Ты куда, о свет моих очей? — застонал ей вслед Давидик.