Мона Ли

Весною, в первом просмотровом зале Госфильма, собралась комиссия — принимать. Шли чиновники из Министерства культуры, руководители, не имеющие ни малейшего представления о кино, но зато знавшие, какое кино нравится Бережному. Сказка — что может быть в сказке такого, что искажает генеральную линию партии? Или подрывает устои? Или намеки, скажем — на Прагу? Или, еще того хуже — на дряхлость Бережного? Да всё! Но тут, по великому счастью, был приглашен на просмотр генеральный секретарь компартии одной очень нужной республики, в которую намечались серьезные поставки кое-чего, что так успешно производилось в СССР, далеко за Уралом. И стрелка сдвинулась с отметки «запретить» до отметки «разрешить». Смотрели сначала настороженно — гарем, в первых кадрах, особенно. Это — ни к чему. Сократить. Чему вы детей учите? Сцену у бассейна — вырезать. Мастеровые-чеканщики, хорошо — угнетение трудящихся. Декхане — прекрасно. Верблюды — хорошо, корабли пустыни. Есть линия на развитие верблюдоводства. Павильон на ВДНХ. Марченко!!! Прекрасно. А девочка, почему — красивая? Нехорошо. Пионерка? В кружках? Гордость Одинцовского района? А что-то личико нерусское? А, казашка?! Казашка! — уверенно закивал головой Псоу. — Байконур. О! — товарищи покивали головами. Целинные земли. Дедушка её вместе с Бережным поднимал, так сказать. Сами понимаете. Осваивал. А, — ну, девочка да. Девочку выдвинем на слет. И в Артек? — спросил Псоу. Что ж, — товарищи переглянулись, — можно и в Артек. В протокол занесли замечания, но в целом, фильм понравился. Они даже смеялись! — кричал Псоу в курилке, — представляешь? А где там можно смеяться-то? — Северский переглянулся с Эдиком, — анекдоты никто не рассказывал?! Им ослик понравился. Который в воротах застрял, помнишь? А, ну, разве ослик, — вздохнул Эдик.

Премьера была назначена на 8 марта. В кинотеатре «Россия».

А двумя месяцами раньше, на проходную «Гурзуф-фильма» пришла странно одетая девушка — в мужских брюках, подвязанных ремнем, в рваной ковбойке и босиком. Волосы перетянуты резинкой, лицо загоревшее, обветренное. Тебе кого? — спросил вахтер, — иди отсюда, бродяга. Ходют хиппи, ходют… Девушка постояла, будто силясь что-то вспомнить, но повернулась и пошла к набережной.

Глава 47

По городу яркими, жаркими пятнами цветно перекликались афиши нового фильма Вольдемара Псоу «Волшебная лампа» с участием Лары Марченко, Леонида Северского, Аркадия Финкеля, Александра Архарова и Нонны Коломийцевой.

— Никаких Мон! обалдел, что ли? Она пионерка, а не эта… ну, какая улыбается все время. Что за имя выдумали, как у девки какой, — стучал по столу кулаком министр всей культуры, и жалобно дзенькали тонкие стаканы, ударяясь о бутылку Боржоми. — Как в свидетельстве у ней записано, так и в эти… титры, во, вставляй, значит. И никаких тыщи и одной ночи. Это тебе бордель, что ли? Ночи! Сказка для детей! Они спят ночью. Все.

— Да как же назвать? — Псоу взмок, — это ж арабские сказки!

— И арабские не надо. Сегодня такое положение в политике, завтра кто уверен где? Назови нейтрально.

— Волшебная лампа Аладдина можно, — подсказала зам. министра, женщина начитанная еще со школы.

— Вот, — министр покивал головой, — лампа, это хорошо. Это актуально. Мы сейчас в Киргизии завод электроламп запустим. Очень уместно. Ага. Только этого, как его? Насреддина? Убери. Просто и коротко — Волшебная лампа.

— Так нет ничего про лампу-то, — Псоу едва не плакал.

— А ты добавь, — сказал министр и встал. Разговор был окончен. Фильму все-таки дали первую категорию, и оставалось ждать — провала, или успеха. В реквизиторском цехе Госфильма разыскали старую, со вдавленными боками, псевдо-арабскую лампу, и финал стал таков — Саша Архаров, сидя в песках пустыни (снимали в Юрмале, в феврале), ожесточенно тер лампу, из которой вырывалось сизоватое пламя. В смутных очертаниях головы Джинна появлялось финальное слово — КОНЕЦ.

Мона Ли положила дома на стол пригласительный билет на два лица:

— Вот, пап, премьера. Пойдешь? — Пал Палыч посмотрел на Танечку. Та лежала на диване с журналом.

— Таня?

— Я не могу, — отрезала та, — у меня, между прочим, дети. Двое.

— А можно Кирюшу взять, — Мона Ли видела, как напряглись у Кирилла плечики.

— Нет! — рявкнула Таня, — нельзя. Пусть дома сидит, двойки исправляет.

— Но, Танечка, — Пал Палыч перешел на просительный тон, — это ведь так интересно, и сказка, же детская?

— Нет, — Таня прикрыла лицо журналом, — сказала — нет, и не лезь. — Кирилл заплакал.

— Я буду, буду, Мона, я приду — сказал Пал Палыч.

— Пап, я ведь под нашей… ну, под твоей же фамилией, — Мона Ли смотрела на Коломийцева, — ну, как же, там просили с папой?! Таня хмыкнула, а Пал Палыч пошел утешать рыдающего Кирилла.