Монстр памяти

Заместитель пресс-секретаря, которая при естественном освещении выглядела очень даже ничего, перебила нас и сказала, что есть задумка изобразить спасение евреев от гибели. Солдаты вызволят группу школьников из бараков, а может быть, даже не из бараков, а из очереди в газовую камеру. Я видел, что двое других офицеров скривились, но перечить не посмели. Заместительница пресс-секретаря была тут главной. Она изъявила желание посмотреть вблизи колонну «Три орла», которая показалось ей удачной точкой. Может, именно у ее подножия стоит расположить сцену для речей и песен?

Я объяснил, что эта колонна – работа польского заключенного, что под ней тайно хоронили пепел убитых и что по сей день неизвестно, почему немцы позволили ее установить – бывали у них всякие причуды, типа оркестров, которые сопровождали узников на пути к смерти.

По профессии заместитель пресс-секретаря была телевизионщицей – свет, ракурс съемки, всякое такое. Она рассказала мне, что до армии несколько лет проработала в продюсерских компаниях. «Думайте о картинке!» – все время повторяла она.

Мы стояли перед ней, как нашкодившие дети. Я мог только воображать себе, что они задумали. В общих чертах все было понятно: вертолет приземляется, поднимая клубы пыли, солдаты – сильные, ловкие – выпрыгивают из него и в боевом танце рассыпаются по всей территории, пересекают открытые пространства, теряются в закоулках между зданиями, мчатся, вооруженные, по тропинкам концлагеря, бьются с невидимым врагом, сообщают праху дыхание жизни.

Офицеры все измеряли, и проверяли, и фотографировали. Мимо прошла группа школьников из Израиля. Военные обрадовались детям, стали спрашивать, как их зовут, откуда они приехали. Вокруг нас образовалась небольшая толпа. Я был немного знаком с гидом этих ребят и кивнул ему.

Ребята весело болтали с военными, улыбались во весь рот, показывая белые зубы. Офицеры вели себя со школьниками ласково и сердечно – как с собственными детьми.

Я стоял среди них с застывшей улыбкой на лице. Не желая казаться слишком холодным, я протянул руку к одной из девочек и погладил ее по густым каштановым кудряшкам. У меня и в мыслях не было ничего дурного. Я сотню раз водил здесь экскурсии и не обидел ни одного ребенка.

Девочка повернулась ко мне с улыбкой, решив, что это кто-то из подружек. И я тут же понял, что сделал глупость.

– Что вы делаете?! – завопила она.

Все уставились на меня как на извращенца.

– Прости, я ничего плохого не имел в виду, – сказал я.

– Ну и держите тогда руки при себе! – гневно выпалила она и удалилась, окруженная одноклассниками.

Офицеры стояли далеко от меня, один лишь летчик заметил, что произошло. Я умоляюще на него посмотрел. Он промолчал, только взгляд у его стал ледяным.

– Я ничего такого не имел в виду, – сказал я, подойдя к нему. Но летчик повернулся ко мне спиной, не желая слушать моих объяснений.

Гид попросил детей поторопиться. Взволнованные школьники распрощались с офицерами и ушли, завернувшись во флаги.

– Какие чудесные ребята, такой молодежи во всем мире не сыщешь! – сказала заместительница пресс-секретаря. – Они и есть наше возмездие. Красивые, успешные и умные.

Низенький, плотный спецназовец сказал, что школьники напомнили ему его самого в юности.

Летчик молчал и смотрел на меня издали изучающим взглядом. Теперь я был его заложником.

По дороге на парковку я оглянулся – убедиться, что за мной не гонятся. «Да что я такого сделал? – подумал я, внезапно разозлившись. – Всего-то погладил девчонку по голове».

Дипломатическая машина мчалась по скоростному шоссе на запад. Офицеры уткнулись в свои ноутбуки, погрузившись в планирование огневых позиций и ракурса съемки. Мне же нечем было заняться. Я знал достаточно и расширять кругозор не желал. И в окно смотреть не хотелось – здешние пейзажи мне опротивели.

Я вспомнил то, что вы мне сказали в тот вечер в Иерусалиме, – я должен записывать свои впечатления от экскурсий. Я набросал пару мыслей в телефоне, но заниматься этим всерьез был не готов. Мне чего-то не хватало, но когда это «что-то» придет, я не знал.

Тем вечером военный атташе пригласил офицеров на ужин в один из модных варшавских ресторанов и забронировал пять мест – для себя с супругой и троих гостей. Как легко почувствовать себя за бортом. Я очень скучал по Руфи и сыну, но, когда позвонил в Израиль, голос у жены был сонный. «У Идо был тяжелый день, – пробормотала она. – Поговорим завтра».