— Не заплатите ли нам какой-нибудь пустяк, и мы отбуксируем вас в Рамсгит? — спросили меня, на что я ответил, что готов заплатить пустяк, если они помогут мне держаться в море. Последние услышанные мною слова были: "Мы так и сделаем!" Хотя непрошеные спасители вряд ли собирались выполнять свое обещание, я понял: не стоит бросаться словами, которые можно по-разному истолковать. Мой обычай — в любую погоду идти под вымпелом своего яхт-клуба, однако поднимать его во время шторма — излишне, если на то нет особых причин. Сейчас такая причина появилась, и я поднял флаг на бизань-мачте, что означало: помощь не нужна и будет отклонена. И поскольку в течение следующих суток никто меня не тревожил, можно предположить, что вымпел я поднял не зря. Нужно, правда, отметить, что после полудня вряд ли кто-нибудь мог подойти ко мне.
Ветер, постепенно заходя к югу, усилился и развел в проливе Дауне страшные волны, которые не причиняли мне особых неприятностей, хотя люггер едва не взлетал в воздух. Порывы крепкого ветра клали мое судно то на один, то на другой борт. Оно разворачивалось лагом к волнам и яростно раскачивалось, пока не надраивался дректов. Чтобы уменьшить болтанку, я поставил бизань и небольшой кливер вместо триселя. Увалившись к весту и выждав момент, когда судно отнесет на достаточное расстояние, я отдал второй якорь и, вытравив двадцать саженей якорного каната, спустил кливер. Судно некоторое время держалось сносно, одинаково натягивая оба дректова. Тросы были оклетневаны, чтобы не перетирались в полуклюзе, отлично выполнявшем роль клюза, а дректовы обнесены вокруг мачты, чтобы не вырвало кнехты.
Плотно, позавтракав и выкурив трубку, в 15.30 я вышел на палубу взглянуть, не улучшается ли погода, и обнаружил, что дректовы обоих якорей вытянулись в одну прямую. Поскольку дректов более тяжелого якоря был вытравлен на 40 саженей, а якоря поменьше — на 20 саженей, у меня не было причин для беспокойства. Ветер к тому времени достиг ужасающей силы.
Количество судов увеличилось за счет яхт, пришедших из Ла-Манша чуть ли не под голыми мачтами. Однако я заметил: ни одно судно не отправилось на юг. Позже я узнал, что пароход из Темзы, который должен был прибыть в Булонь в 21 час, добрался туда лишь через двенадцать часов и что у Норд-Форленда выбросило на берег рыболовный тендер.
Убедившись, что давление продолжает падать, а в облачности не намечается ни единого просвета, я принял решение хорошенько подготовиться к наступлению ночи: если ветер не ослабнет и начнет заходить к зюйд-осту, якорь придется оставить на грунте и поставить штормовые паруса. Кроме того, было очевидно: судно не выдержит грота, даже зарифленного, а убирать его так сложно, что лучше воспользоваться для этого светлым временем суток.
Прежде всего следовало отшнуровать от мачты грот, затем расстелить его на палубе, сложить так же аккуратно, как сухой, и убрать между комингсом и планширем. Из-за сильного волнения эта работа требовала много времени и терпения, однако она была все же благополучно закончена. Парус я надежно закрепил на правом борту, чтобы уравновесить размещенные на левом борту тузик и запасной рангоут. Этот тяжелый груз можно было бы сложить и на нижней площадке, но я счел, что удобство и свобода передвижения важнее незначительного повышения центра тяжести.
Чтобы как можно меньше времени находиться на носу судна, штормовой парус — он был сухой, и работать с ним оказалось легче, чем с гротом, — я приготовил и зарифил в трюме, затем вытащил его наверх и пришнуровал к мачте. Закрепив снасти, я привязал шкот к парусу, сложил и частично зачехлил парус, чтобы в случае надобности быстро расчехлить, снять марки и поднять парус. Кому-нибудь может показаться, что зачехлять было излишним, поскольку о дождь и брызги изрядно намочили его еще до того, как я надел чехол, но промокший насквозь парус поставить гораздо труднее, и потом в решающую минуту может заесть какую-нибудь снасть. Флаг, "умеренно" истрепанный, с заходом солнца был спущен. Вскоре я поднял якорный огонь, который, несмотря на буйство стихии, ярко горел всю ночь: я догадался прикрыть вентиляционные отверстия фонаря куском тонкой парусины.