Морские досуги №6

Замахнувший не одну «соточку» Семёныч философски, на грани вселенского понимания, молчал и, запрокинув голову, пускал папиросный дым в непроглядную темь.

Ашотик невысоко попрыгал, помахал руками, несильно повертел туловом из стороны в сторону и после адресованногоСемёнычу «Грустно, брат..», испуганно ойкнул. Резкие боли пронзили низ живота, Ашотика бросило в дрожь и, кажется, даже выступила липкая испарина. В памяти возникло ехидное сравнение из старого фильма — «Бронетёмкинпоносец» и Ашотик простонал:

— Семёныч, прихватило…Щас ус. сь!

Подниматься в вагон было страшно. Казалось — задери ногу — разомнутся сведённые до дрожи полужопицы, и всё…

— Там сортир — Семёныч ткнул в темноту корявым пальцем.

И взволнованныйАшотик едва различил покосившееся деревянное строение нужного назначения.

В нахлобученной чёрной шапке, утопая под куполом чёрной шинели, по-монашески семеня на полусогнутых ногах и тихо подвывая, Ашотик растворился во тьме.

На деревянном сортире двери не было, что было логично из-за отсутствия искусственного освещения и безлюдности окружающей местности.

Ашотик, взмахнув крылами шинели, орлом взлетел на дырявый насест и превратился в чёрный напыженный комочек, не различимый в дверном проёме, как если бы добавилась капля чёрной краски на холсте «Чёрного квадрата» Малевича.

…Из станционной будки выкатилась грузная пожилая женщина с торчащими из карманов телогрейки сигнальными флажками. Негромко напевая, она неспешно направилась в сторону сортира. Семёныч замер, наблюдая процесс движения первого живого существа, встреченного в этой дремотной пустоте. Сначала он хотел крикнуть, что сортир занят, но помешкав, решил не пугать отрешённо от всего идущую по делам женщину — подойдёт и поймет, что место занято, подождёт…

Откуда было знать Семёнычу, что дверь в сортире отсутствовала?

Ашотитк пыхтел и ёрзал над зловонной дырой, а резь в кишечнике то обманчиво затихала, то вновь нарастала в болезненном стремлении вытолкнуть всё, что было загружено из кучки «на выброс».

…Крупная фигура (назовём так незнакомую женщину) зашла с тыла отхожего места, привычно достигла траверза дверного проёма и задрав подол, да спустив исподнее стала, почти не глядя, заходить задом в сортир.

Услышав посторонние звуки и негромкое пение, Ашотик приподнял голову и, в ужасе, обозрел надвигающуюся на него огромную голую задницу, за которой стремительно исчезали и графитовый лес, и даже едва ранее различимый краешек ночного неба!

Не понимая зачем, а скорее инстинктивно, гортанным командирским голосом Ашотикрявкнул:

— Стой, кто идёт!

Что подсказал ему внутренний голос, выдавая «на-гора» караульный окрик — что задница остановится или растворится во тьме?

Эффект происшедшего был аналогичен тому, если бы мирно пасущуюся на лугу и тужащуюся корову резко дёрнули за хвост.

Из нацеленной задницысалютно ухнуло и плюхнуло одновременно!

И лишь потом два жутких крика слились в единый ужасающий вой, и последовало подпрыгивающее-стремительное исчезновение загадочно возникшей фигуры.

Семёныч, схватившись за пустую кобуру, рванулся на душераздирающие вопли:

— Бегу, Ашот Айратович, бегу!!!

Из-за покосившегося ещё больше сортира медленно и трагично, с разведёнными в стороны руками с поникшими концами длинных рукавов появился Ашотик. ОшарашенныйСемёныч, увидев уделанного от шапки до колен лейтенанта, выдохнул:

— Живой! Ну, вылитый Пьеро, только слёзки из каки…

Потом, не зная зачем, громче добавил:

— А за-а-апах!

…Наконец, мне дали команду готовиться к завтрашней операции!

Уверенность в том, что развязка близка, подкрепляло то, что с вечера, пожалев молоденькую медсестру, я, балансируя на одном колене и позвякивая о кафель кружкой Эсмарха, как корабельной рындой, успешно совершил акт очищения.

А еще, с утра, меня посетил врач анестезиолог!

Шумно распахнулась дверь в палату и ввалилась ОНА — анестезиолог с фигурой располневшего борца-вольника, увенчанной головой в форме «лампочки Ильича», маркированной жестко накрашенными мутными клеймами глаз. Безошибочно выбрала единственного загипсованного:

— Аллергия на лекарства?!

— Нет…

— Открыть рот, высунуть язык, показать зубы! Да, б…, голову выше и к свету!

Придавленный напором мощнотелого существа, как вспотевший хлюпик к борцовскому ковру, я негромко сопротивлялся:

— Нельзя ли повежливей? Сказали бы как Вам надо, я бы и повернулся…

— Зубы хорошие, не протез?!

— Нет. Да не щёлкайте по зубам своими пальцами!

— Так, руку освободил выше локтя!

Делая укол для проверки реакции ошеломлённого организма на вводимый препарат, гипнотизирующим взглядом кобры она замораживала мозг и обездвиживала протестующее тело намеченной жертвы. Потом, её лоснящееся, в рытвинках, лицо оказалось так близко, что сиплое: «До завтречка…», выхлопнувшее из-под недовырванных чёрных усиков, ударной волной стойкого табачного перегара почти впечатало меня в больничную стену: