Морские досуги №6

— Охренеть… С такими врачами я ещё не встречался. Не баба, а боцман с бодуна. Явно давно мужика у неё нет. А лечь с такой — легче «шкертануться»! Смех в палате, оборвался шумом распахнутой двери, и сиплым баском вынырнувшей из-за неё раскалённой лампочки:

— Мужчинка! А я ещё не ушла….

— Теперь, полковник, главное — не терять бдительность! — резюмировал Иваныч и загадочно похлопал себя по штопаной грудине.

Ночью мне приснился покойный друг — каперанг Саня. Он улыбался и призывно махал рукой с ошвартованного у пирса эсминца. По пирсу лихо проколесил баламут Гурамчик, отчаянно подталкивая загипсованной ногой каталку с недвижно лежащим на ней, отходящим в мир иной, наркошей (я его видел в приёмном покое). Наркоша был дорого одет, с лысым черепом, жёстко обтянутым желтушной кожей ритуального барабана, найденного на раскопках стоянки племени людоедов. Потом из шершавой серой стены вышла, поскрипывая блестящей кожанкой Каваллерийского эскадрона РККА, Ольга Зотова из фильма «Гадюка». Она злобно посмотрела и выплюнула к моим ногам мятую папиросу с исслюнявленным мундштуком…

А на следующий день, часам к пятнадцати мне сообщили, что операцию перенесли.

В тревожном ожидании баба-боцман была мной забыта.

Самой большой загадкой для меня была остававшаяся не заполненной в моей истории болезни строка «Лечащий врач».

Просчитываемых вариантов, кто же мне будет делать операцию, вырисовывалось два: либо заведующий отделением, либо весёлый балагур — хирург Заур Муратович, ибо больше никто из «травмы» ко мне не приходил. В итоге, истина оказалась где-то рядом. Оперировали они двое, вернее — почти двое: часа два, непрерывно трудился Заур Муратович, а зав. отделением, как я понял, в перерывах между своими операциями, внезапно появлялся, ненадолго вклинивался в процесс и также внезапно исчезал, как нинзя — видимо действовали волшебные пинки профессора, подталкиваемого Володей…

На операцию меня, почти утратившего веру в то, что она вообще когда-нибудь свершится, повезли часам к четырнадцати — а это почти завершение операционного дня.

Беззащитно голого, хотя — в гипсе и под одеялом, меня катили под высокими серыми сводами с мерцающими подслеповатыми лампами, по нескончаемым коридорам и переходам с клацающими о каталку железными дверьми, а я, успокаивая себя, мысленно представлял ход операции: наркоз — укол в позвоночник, два неощутимых разреза на ноге (надо скреплять две сломанных кости — так говорил мне зав. отделением), безболезненное и только слышимое прикручивание титановых пластин. А где-то, глубоко внутри — ехидно звучал басок:

— Мужчинка! А я ещё не ушла….

В операционной (по-моему одной, из имеющихся четырнадцати), шерстистый Заур Муратович, весело мне подмигнув, вызвал анестезиолога…

Хрупкая блондинка в накрахмаленном душистом халатике нежно произнесла:

— Я ваш анестезиолог. Будем делать эпидуральную анестезию. Иголочка тонкая, совсем не больно. Сядьте, пожалуйста.

Как благостно было слышать этот голос!

Ощупывание позвоночника. Комариный укус. И нижняя часть тела — в отключке. Окружающий мир сузился до различимых звуков и того, что можно было обозреть: занавешенная перед лицом шторка, многоглазо-слепящая лампа над операционным столом и, частично, обстановка по бокам от себя.

Муратович хрустко вскрыл гипс. Спросил — чувствую ли я ноги и, в подтверждение моего: «Нет», приподняв мою ногу за большой палец, уронил её на стол. Я ничего не почувствовал.

— Ну и гематомы! Сколько же со дня перелома? — склонился он надо мной.

— Девятый день. Была бы у лодыжки душа — уже бы отлетала…

— Да… Будэм брить!

В операционной было подозрительно тихо. Кроме хирурга, скребущего станком по ноге, где-то в дальнем углу угадывалось присутствие ещё одного человека — явно не ассистента. Анестезиолог с помощником недавно ушли — эта часть процесса подготовки к операции их не касалась.

Закончив бритьё, под негромкий жизнеутверждающий абхазский напев, Муратович цокнул и удовлетворенно произнёс:

— Не нога — яйцо пасхальный! А где мои ассистенты?

— Да все ещё на занятиях, обещали быть — ответил женский голос из дальнего угла.

— Время…время. Будем начинать! Инструменты подавать можешь?

— Доктор, вы только их не роняйте, обработанных больше нет. А подавать могу.

Появились анестезиолог с помощником. Поставили капельницу, соединили меня проволочками с приборами и надели кислородную маску. Заур Муратович громыхнул подброшенным к операционному столу допотопным табуретом, а наклонившаяся ко мне нежная блондиночка по-Гагарински улыбнулась:

— Поехали!

Отгоняя неясную тревогу, мой взгляд цепко обшаривал ограниченное пространство, цепляясь за каждую мелочь, неожиданно обретающую запоминающуюся важность. Вот он добрел до края халата сидящего на табурете и колдующего над операционным полем Муратовича. Видимая мне часть табурета представлялось реликвией времён Мукденского сражения. Многочисленные щербины и вмятины — следы осколков и шрапнели обрамлялись многоцветной и разнокалиберной чешуёй наслоений краски — словно срезами картин Малевича…