Морские гезы

Жан де Бетизи оказался плотным мужчиной с выпирающим животиком. Есть такая категория мужчин, у которых живот, как у беременных женщин. У него была большая лысина, благодаря которой казался умнее. Остатки волос на висках посеребрила седина. Попадалась она и в бороде средней длины, не модной. Серые глаза терялись по обе стороны длинного и мясистого носа. На купце был черный дублет с серебряной шнуровкой и белым гофрированным воротником с разрезом спереди и черные штаны, не слишком широкие и без разрезов. Единственной деталью, выпадающей из строгого стиля, были алые банты, которые поддерживали темно-серые чулки. Черные башмаки были на пробковой подошве. Жена его умерла три года назад от оспы, поэтому за хозяйку дома была старшая дочь Мари, обладательница такого же выдающегося носа, как у отца. И вид у нее был такой же непривлекательный, то есть умный. Хорошо, что и лысина не перешла к ней по наследству. Может быть, всё ещё впереди. Младшая дочь Женевьева, судя по всему, пошла в мать. Не красавица, но симпатичная. Она, улыбаясь, забавно морщила небольшой остренький носик. Глаза при этом становились узкими и хитрыми. Обе дочери были сероглазыми блондинками, скорее всего, ненатуральными. На обеих платья из шелка, только у старшей черного цвета, а у младшей темно-красного.

В гостях у них уже находился Пьер де Ре, как претендент на руку старшей дочери. То-то мне показался слишком коротким поиск невесты для Яна ван Баерле!

— Это большая честь для меня — принимать в своем доме такого известного капитана, грозу испанцев-еретиков! — начал разговор Жан де Бетизи.

— Мне не менее приятно быть гостем отца таких прекрасных дочерей! Я даже пожалел, что уже женат! — произнес я ответный комплимент.

После обмена любезностями нас пригласили к столу. Еду приносили с кухни и раздавали две пожилые служанки. Обе явно волновались. Видимо, давно живут в этом доме, и судьба девушек им не безразлична. Женщины удивительно умеют паразитировать на чужих ответственных моментах.

Начали с супа из гороха и слив, сдобренного имбирем и черным перцем, причем последнего, на мой вкус, явно переложили. Продолжили жареной свининой с капустой и изюмом, бараниной под мятным соусом, рубленой говядиной со сливами и под патокой и телячьим языком с зелеными яблоками. На десерт подали пирожки с вареньем из орехов, вафли с жирным и сладким кремом, лепешки с медом. Вино было красное и очень хорошее, хотя виноторговцы обычно не разбираются в своем товаре. Мужчины и старшая дочь наминали за обе щеки. Младшая ела мало. Ей больше нравилось наблюдать за нами и морщить носик. Представляю, как после нашего ухода она будет высмеивать все наши промахи.

Встретившись с ней взглядом, я также сморщился и подмигнул. Девушка не сдержалась и громко прыснула. Отец не обратил внимания, продолжил есть. Зато старшая сестра посмотрела на нее с укором. Лицо младшей сразу стало ангельски невинным. Пожалуй, я был не против того, чтобы видеть это личико почаще.

После трапезы молодежь ушла в соседнюю комнату, а мы с купцом остались за столом. Он долго ковырялся в зубах и втягивал между ними воздух, чтобы прочистить. Завершив сие важное действо, сразу приступил к делу.

— Что у Яна за душой? — спросил он.

— Именье матери в Утрехтском епископстве, дом в Роттердаме, около двух тысяч экю наличными и богатый зять, у которого он служит офицером, — рассказал я.

— Последнее, пожалуй, самое важное, — на полном серьезе произнес купец.

— А что достанется мужу Женевьевы? — поинтересовался в свою очередь я.

— Меньше, чем я даю за старшей, всего три тысячи экю, — ответил Жан де Бетизи. — Примерно столько же, сколько имеет и твой шурин.

Видимо, сумма приданного зависела от состояния жениха. Интересно, что купцу наплел Пьер де Ре, если получает больше. Или это ему за вредность, то есть, за некрасивость невесты доплачивают?!

— После моей смерти получит еще, — продолжил купец.

— Уж не этот ли дом? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он. — Дом получит Мари, а Женевьева деньгами.

— Что ж, дом вернется в семью сеньоров де Ре, — сказал я.

— Откуда вы знаете, что это их дом?! — удивился Жан де Бетизи.

Я предложил ему перейти на «ты». Он согласился, но продолжал «выкать».

— Мы ведь с ним в дальнем родстве, — ответил я.

— Серьезно?! — еще больше удивился купец. — Я думал, он, как всегда, сочиняет!

— На этот раз — нет, — сказал я. — Наши прапрадеды были родными братьями. Мой остался владеть отцовским феодом на Крите, а его отправился искать денег и славы на чужбину, сделал карьеру на службе у Карла Пятого.

— Да-да, я знаю, — несколько небрежно произнес Жан де Бетизи. — Меня вот что интересует. Ян — католик, а моя дочь — гугенотка.

— Уверен, что скоро он станет гугенотом. Молодая жена поможет ему выбрать правильную религию, — сказал я.

— Не поможет — тоже не беда, — молвил купец.

Подозреваю, что гугенотом он стал только потому, что в Ла-Рошели так выгодней. Единственная религия, которой западноевропейцы не изменяют ни при каких обстоятельствах, — это золотой телец.