Московская стена

Вид разоренного Подмосковья не оставлял у Быкова, в отличие от его спутников, горького, депрессивного послевкусия. Физик и здесь исходил из вполне научного подхода. Заключался он в том, что на этой довольно небольшой по площади территории, куда последние десятилетия неизменно устремлялись мощные миграционные потоки, проживало до войны более тридцати миллионов человек. Они представлялись ему в виде тупого, взбесившегося животного, которое от голодухи принялось в конце концов пожирать собственное тело. Бетонные гетто с домами-муравейниками, бесконечные пробки, грязный воздух, миллионы тонн мусора и тысячи неудачников, бесследно растворяющихся на дне огромной городской агломерации. Все это казалось настолько бессмысленным, что быструю и болезненную смерть Москвы физик воспринял скорее как торжество логики, а не трагедию согнанной с насиженного места огромной человеческой массы. Когда же, наконец, за окном иссякли пристроившиеся к дороге, сменяющие друг друга дачные поселки, частью сожженные, частью заброшенные, с присосавшимися как паразиты магазинами, складами, торговыми дворами и ларьками, внутри стало совсем легко и свободно. Физик созерцал занятые молодой сорной травой пустующие поля, ярко-синее небо с задорно бегущими по нему тоже на восток, в сторону Сибири, облаками, и мир вокруг представлялся ему «нулевым уровнем», безжалостно зачищенным историей от всего ненужного, чистой площадкой для того, чтобы воздвигнуть здесь что-то действительно стоящее.

Надежды на эту новую жизнь оживали словно заодно с придорожными пейзажами. Там и здесь участки земли вдоль шоссе носили на себе следы окультуривания. Их уже успели вскопать – скорее всего, вручную, лопатами, под картошку и другие овощи. Целые, не сожженные дома в придорожных деревнях явно имели жилой вид. Да и сама дорога стала заметно чище. Похоже, ее часто использовали по назначению. Но все равно – ни единой живой души. Узреть тех, кто обитает здесь, удалось уже за границами Подмосковья, на въезде в городок, название которого Быков точно не запомнил, но звучало оно как-то съедобно, похоже на калач. Джип заехал на длинный, местами разрушенный, но еще пригодный для проезда бетонный мост. Посередине моста, прислонившись к перилам, дремал на перевернутом железном ведре старичок, будто явившийся сюда из восточной сказки. В ярко-голубой тюбетейке на голове, с длинной и узкой, белой как из ваты бородой. Вылитый Хоттабыч! Едва ли не половина его худого тела, одетого в рваную телогрейку и синие спортивные штаны, утопала в огромных, почти до пояса, болотных сапогах. У Быкова промелькнула мысль, что, согласно всем законам физики, перемещаться в столь громоздком облачении Хоттабыч не в состоянии. Только если сапоги у него не простые, а волшебные скороходы. Тем не менее, как только машина въехала на мост, старик тут же очнулся, бодро вскочил на ноги и отважно бросился наперерез, помахивая как жезлом сучковатой палкой для ходьбы.

– Тормози, тормози, добрые люди!

Ворон, отмерив Кольке короткий кивок – мол, будь начеку, – притормозил плавно, открыл пошире окна. Незаметно положил рядом пистолет. Подождал, пока дедок доберется до капота.

– Что, права проверять будешь? Гаишник местный?

Старик хохотнул льстиво, хлопнул себя палкой по голенищу сапога.

– Да какие ж нынче гаишники… Нет, с поручением я здесь. Сижу и всех, кто мимо проезжает, расспрашиваю. Ведь ни телевизора, ни газет нету. А так, с людьми, кое-какие новости доходят. За то общественность меня и кормит…

Быков, покосившись на хмурое, ожидающее подвоха, лицо Ворона, улыбнулся:

– Значит, вроде журналиста? И много тут народу, дедуля, проходит за день?

Старичок почесал бороду:

– Да нет, откуда ж много. Две-три машины и с десяток пеших. На лошадях тоже, правда, встречаются. Колхозники окрестные в город шастают выменивать картошку на железки.

– У бандитов тоже новости спрашиваешь? – сухо спросил Ворон, словно злился на себя, что остановился и начал этот разговор. – А если не приглянется им твоя тюбетейка?

Радостно улыбнувшись, старик показал почти беззубый, по-младенчески розовый рот:

– А потому меня здесь и поставили. Если убьют, не жалко. Мне уж, почитай, почти восемьдесят годков. Я еще при Сталине на свет появился, хочешь верь, хочешь нет… Бандиты если и бывают, то местные. Не оборотни, что все выжигают. Наши бандиты, родные, отсюда. Так, девок попользуют слегка… Да девки и сами довольны, у нас мужиков раз, два и обчелся, остальные померли от дурного самогона… Уже замучили меня спрашивать: «Дедушка Прохор, ну скоро там парни снова заедут, не видел ли их где поблизости»…

В зеркало Быков приметил, как Колька сначала хихикнул, а потом сварился и густо покраснел. «Совсем еще он мальчишка», – с непонятным удовольствием подумалось ему.

– Так вы кто будете, уважаемые? – настойчиво спросил дедок, делая еще шаг вдоль машины и пытаясь заглянуть внутрь – правда, чрезвычайно осторожно. – Откуда едете?