Московская стена

Дед в тюбетейке, высмеявший мечты Ворона о новой, справедливой власти в России, вызвал у партизанского командира одновременно и ярость, и замешательство. Подобно физику, Ворон уловил за его словами нечто большее, чем деменцию и неспособность к логическому мышлению. Нет, мощную, упрямую силу, что веками жила в русском народе, на деле проявляясь в непозволительно безразличном отношении к власти и власть имущим. Никогда, ни при каком строе, русский человек не мог правильно, с пользою для себя устроить власть, поставив ее в услужение общественному интересу. Он или наивно, по детски, доверял ей, доводя зачастую веру свою до обожествления и впадая в младенческое бездействие, или же, напротив, приходил в страшную ярость и в буквальном смысле слова истреблял весь правящий класс. По разумению Ворона, второе являлось неизбежным следствием первого. Безразличие масс и вседозволенность верхов рано или поздно приводили страну к очередному акту самопожирания. И так из века в век, по заколдованному кругу. Между тем, как искренне верил Ворон, именно правильная власть есть единственно возможный инструмент по улучшению человека и строительству будущего с нужными параметрами. Только она способна наладить массовое производство патриотов, готовых жертвовать собой ради всеобщего блага. Предоставить нужные гарантии по их количеству, качеству и срокам, шаг за шагом продвигая неподатливую человеческую массу к пониманию того, что величие общих достижений и есть главное личное счастье.

Ворон часто размышлял с горечью о том, какой редкий шанс по тотальному переустройству русской жизни был упущен сто лет назад. Революция, увы, оказалась незавершенной. При всех несчетных своих жертвах не смогла разрушить заложенную в русской нации программу, воспроизводящую одни и те же человеческие типажи, бесполезные или даже вредные. Мелочных, не готовых к борьбе и жертве «маленьких людей». Безвольных, покорных как тягловый скот, работяг. Злобных опричников, не просто охраняющих власть, но из раза в раз употребляющих свои полномочия для садистского глумления над согражданами. Безгранично жадных и бездарных, описанных еще Гоголем, чинуш. Советский Союз погиб в конечном счете потому, что не вырванные до конца корни проросли и заглушили свежие побеги. Возможно ли переписать этот национальный код? Вывести, наконец, нового, облагороженного русского человека? Ведь червоточина обычно проявляется в людях не сразу, скорее уже в возрасте за двадцать, а то и тридцать. Молодой человек вступает в жизнь, начинает изучать среду обитания, перенимать ее привычки и установления, попадая в зависимость от «старших». Надо, возможно, сделать так, чтобы изначально оградить его от опасности заражения тлетворным «русским духом». Вывести новое поколение из подчинения тем, у кого оно способно эти привычки перенять. Да, революция должна была строить первое в истории социалистическое государство только исходя из «принципа молодости». Молодые видят жизнь совсем иначе. Не боятся, не размышляют долго, не прикованы многотонной цепью к гире опыта. Но вместо молодежи начали повсеместно набирать в управленцы «бывших». И что получили? Реставрированную престарелым Сталиным империю! Он ведь даже попов вернул на прежнее место! Еще немного – объявил бы себя самодержцем всероссийским. Реставрация, а не революция…

Занятый мыслями о том, где именно большевиками была сделана роковая ошибка в попытках вывести нового человека, Ворон пустыми глазами наблюдал за тем, как капот джипа поглощает километр за километром. Не сразу почувствовал руку Быкова на своем плече. Вскинулся, посмотрел вопросительно на физика. Тот ткнул пальцем в сторону обочины. Врытый в землю деревянный щит с корявой надписью красной краской – «Юрьев-Польская свободная республика. Ограничение скорости 30 км/ч или огонь на паражение». Лицо командира перекосила улыбка.

– Республика? До войны был убитый городишко на двадцать тысяч жителей. Я туда как-то сдуру на экскурсию поехал. Всю ночь от пьяных криков заснуть не мог. Словно обезьяны в джунглях. А теперь вот до своей республики доросли. Откуда только такое слово узнали!

Сбросив-таки скорость, Ворон добавил, словно кто-то у него поинтересовался:

– А Польский он оттого, что в полях, не из-за поляков. Видите, какие поля шикарные пошли?

Они протащились на второй скорости еще с пару километров. Вдруг Колька ошарашенно выдохнул:

– Ворон, глянь, неужели трактор?

И верно, на уходящем гигантскими пологими волнами к горизонту поле виднелись даже целых два трактора, похожие на невообразимо малых букашек, отчаянно бросивших вызов самой бесконечности. Еще Ворон рассмотрел стоящую в поле деревянную, кажется, башню непонятного назначения. Не сразу дошло, что это дозорная вышка. Тут раздался хлопок, и с башни взлетела вверх плохо различимая отсюда красноватая ракета. Видимо, с поля их тоже заметили.