Московская стена

Известие о прибытии некоей делегации чуть ли не из Москвы вызвало у главы республики Ивана Федоровича Скотникова что-то вроде мышечного спазма-окаменения. Соленый огурец, который он в этот момент пережевывал, подло застрял в горле, и Иван Федорович натужно закашлялся.

– Откуда, откуда? – просипел он охраннику, делая руками быстрые движения и напоминая курицу, что пытается взлететь над стулом.

– Аркашка, который на дороге их сцапал, говорит – из самой Москвы. Три мужика, баба и пацан. На джипе ехали с прицепом. В прицепе куча оружия и бензин. Говорят – едут по своим делам. Хотят у нас заночевать.

Сердце Ивана Федоровича, пятидесятилетнего хозяйственника местных кровей, в довоенное время владельца нескольких городских продовольственных магазинов, вновь противно сжалось. Потом заныло от дурного предчувствия. Подзабытое уже слово Москва не сулило ничего хорошего. Москва всегда только забирала – зерно, мясо, молоко, людей. Почему, по какому праву? Основана всего на пять лет раньше, чем местный городишко, причем тем же самым Юрием Долгоруким[37]… А ведь только-только все начало налаживаться! Только сумели подладиться под новую колею, какой бы тяжелой и разбитой она ни казалась! Собрали в прошлом году двадцать центнеров зерна с гектара почти при ручном труде – это раз! Наладили массовое производство восковых свечей – два! Довели численность армии республики до трехсот человек – три! Да, и главное: он, Иван Федорович, здесь уже почти как живой памятник. Единственный, кто способен управлять этими темными скотами, что легко могут освоить, наверное, только один технологический процесс – перегонку зерна в спирт…

– Веди сюда, – наконец просипел, выйдя из задумчивости, глава республики. – Да попроси принести еще картошки и огурцов. От Москвы дорога сегодня неблизкая.

Когда то ли пленников, то ли гостей завели в каморку-кабинет, Ивану Федоровичу стало еще хуже. Еще в ту давнюю пору, когда он начинал свой трудовой путь продавцом в магазине бытовой техники, у него развилось тонкое психологическое искусство зондирования покупателя. За пять-десять секунд Иван Федорович мог сделать с человека слепок, говорящий ему о том, сколько тот может потратить, потратит ли что-то вообще, а также возможно ли его обмануть. Чем ближе по мироощущению располагался человек к Ивану Федоровичу, тем быстрее отливался этот самый слепок. Но изредка в магазин заходили те, от кого все щупающие сигналы Ивана Федоровича отлетали как солнечный луч от зеркала. Он называл их другие люди. Правда, встречались они главным образом среди туристов, иногда заезжавших в город. Хотя внешне другие имели вполне понятное анатомическое строение, их внутренняя начинка, был уверен Иван Федорович, имела совсем иной вид нежели у него. Время от времени ловил он себя на мысли, что было бы занятно взять да и разрезать пополам вот такого другого. Посмотреть – чем таким загадочным наполнили его от рождения. Так вот, все четверо взрослых, вошедших в кабинет, как быстро определил он, в той или иной степени были другими. Самым понятным для Ивана Федоровича оказался, пожалуй, тот, кто выглядел их предводителем – невысокий, сухощавый мужичонка с черными патлами и сумасшедшими глазами.

– Ворон, – прохрипел он, делая шаг к столу «главы республики» и не протягивая при том руки. – Я командир партизанского отряда из Подмосковья. Мы едем… на восток. Хотели бы остановиться на ночь в безопасном месте. Кроме того, если поделитесь информацией, что происходит у вас по соседству, будем крайне благодарны.

Глаза Ивана Федоровича невольно сместились на грязный листок с неровными краями, где Аркашка корявым, давно не тренированным почерком набросал список обнаруженного у путешествующих партизан барахлишка. Полтонны бензина, подумалось ему. Целое состояние по сегодняшним-то временам. А потом представились штабеля мешков с мукой, в которые путем приложения труда можно обратить этот самый бензин. Горючее производили далеко, где-то под Ярославлем и брали за него дорого, два мешка муки или пять картошки за сто литров.

– Вообще-то чужаков мы не принимаем, – подержав паузу для статусности, ответил Иван Федорович и почесал грязными ногтями большой, стремительно разбухающий с годами нос. – Времена сами, понимаете, какие. Чем меньше про нас будут знать, тем лучше.

Иван Федорович и сам не понял, отказал он в укрытии или лишь пожаловался на непростую жизнь. Одна из помощниц Скотникова, расплывшаяся баба с безразличным, будто спящим лицом, постучав в дверь, внесла миски с вареной картошкой и огурцами. Потом принесли еще стульев. Все расселись вокруг стола и принялись жевать и хрустеть.

– Тихо тут в окрестностях? Оборотни не шалят? – возобновил разговор тот, кто представился партизанским вожаком.