Московская стена

Возврат городского населения к сельской рутине, к тяжелой, ежедневной борьбе за кусок хлеба был логичен и неизбежен. И, тем не менее, он почему-то шокировал Ворона, обнажив с бесстыдной наглядностью тот факт, что человечество стремительно катится по наклонной плоскости вниз, обратно к земледельческой общине, глиняной печи и жизни, накрепко привязанной к природному круговороту. Неудивительно, что прежние исторические достопримечательности, земляной вал двенадцатого века, а также заключенный в него белокаменный монастырь-музей с крепостными стенами, которые Ворон когда-то осматривал туристом, начали вновь использоваться по своему первоначальному предназначению. То, что было музеем, снова превратилось в центр города, приютивший сотни людей. Разрыв в земляной стене, где до войны располагался проезд к монастырю, перегораживала красная свежесложенная кирпичная стена с толстыми деревянными воротами. Поверх вала тоже высился частокол из кольев и кирпичей со сторожевыми башенками и бойницами для стрельбы. На примыкавшей к валу главной городской площади, у спрятавшегося в высоких елях памятника Ленину, стояло несколько лошадей с подводами и, судя по всему, шла вялая торговля. Продавали картошку, блестевшую на солнце металлическую утварь, несколько ульев с облупившейся краской. Грузовичок притормозил неподалеку, и конвоир в фуражке побежал договариваться с двумя пестро разодетыми охранниками, сидевшими у ворот на сложенных пеньками старых автомобильных покрышках. Препирательства заняли минут пять. Ворон в открытое окно джипа не расслышал ничего, кроме легко угадываемой по интонации нецензурной брани. Недовольно поморщился, хотя и сам нередко уродовал свою речь. Город, всего за три года откатившийся в феодальную эпоху, все сильнее раздражал его незамысловатостью утвердившихся здесь форм жизни.

Наконец местами обитые железом и покрашенные в изумрудно-зеленый цвет ворота распахнулись. По ту сторону стены Ворона тут же охватило ощущение невероятной плотности жизни, словно он очутился в донельзя забитом костюмами и рубашками одежном шкафу. Все вместе, собранное на крохотном пятачке земли, напоминало ненаписанный Босхом Ноев ковчег. Воздух был сперт, пах навозом, сеном, бензином, мочой, свежим хлебом и еще бог знает чем. Подобно запахам, точно так же плотно его заполняли производимые людьми, животными и машинами звуки. Словно не в состоянии вырваться наружу, за земляную насыпь, они многократно отражались от всего вокруг, полностью теряя первоначальный смысл. У грязно-белых, обшарпанных дождями стен монастыря стояли с десяток автомобилей. Здесь же, неподалеку, было привязано к специальному деревянному поручню несколько лошадей без сбруи. Земля, покрытая опилками, прошлогодней жухлой травой и комками навоза, выглядела до отвращения неопрятно. Ворон, брезгливо поморщившись, подумал о ней: похожа на сырую, необработанную материю, из которой тысячи лет лепился-лепился человек, да так, видно, до конца и не вылепился.

– В музей идем. Ну в смысле в бывший музей. Там теперь наша администрация сидит. То есть правительство республики, – сообщил между делом бородач в фуражке, провожая веселым взглядом крепкотелую девку, что несла на коромысле два ведра с водой.

Под длинной, вытянутой тоннелем аркой монастырских ворот было темно и гулко как в колодце. Шаги по брусчатке эхом отдавались от облезлых кирпичных стен. Взгляд Ворона, которого по-прежнему лихорадило от шаткости и неопределенности их положения, остановился на вежливо-непроницаемом лице Голдстона. Казалось, тот не шагает под конвоем автоматчика, а осматривает местную архитектуру.

«Аристократ. Лорд. Типичный колонизатор, – подумал с долей зависти Ворон. – Умеют же выводить себе нужную человеческую породу. Как лошадей или собак. Почему мы так и не научились?»

Монастырский фонд недвижимости оказался невелик – пара жилых построек, колокольня, две церкви, одна из которых деревянная, очевидно привезенная в местный музей из какой-то районной деревни.

– Не сожгли еще, – прошипел командир – негромко, но с очевидной злобой в голосе. – Ничего, все равно рано или поздно разберут на дрова. Для них это просто деревяшка.

Сима оглянулась, удивленно посмотрела на него:

– Что это с вами?

Командир промолчал, сморщил некрасиво лицо вместо ответа. Едва ли не впервые за последние годы Ворона одолело тяжелое, как камень на шее, отчаяние. Мучили вопросы, которых он всячески избегал, пока впереди сияла одна-единственная заветная цель – военная победа. Удастся ли собрать снова во что-то разумное эту распавшуюся на бессчетные атомы жизнь? Изобрести живую воду для раскиданных как попало по огромному пространству людей, идей и предметов? Где отыскать тех, кто заново будет лепить из той сырой, изначальной материи под ногами прекрасного и совершенного русского человека? Ответов пока не было. Ни одного.

* * *