Московская стена

– Вот он, рай, – прошелестел старец из темноты, словно глас, вещающий из ниоткуда. – Все спорят, есть ли он и как выглядит если есть. А рай на самом деле у нас над головой. Светит, переливается своей красотой неземной. Подними голову да посмотри!.. Загадка непостижимая, которую, думаю, только через смерть разгадать можно, сколько теорий ни выдумывай! Вроде материально – но через материальное непостижимо, так как громадно и сложно до невообразимости. Вроде мертвое – но, на Земле по крайней мере, наполнено жизнью. Вроде холодное, пустое, пугающее – и тут же красиво, как ничто больше красиво быть не может… Знаешь, мне иногда жаль, что все еще живу. Думаю, давно уже мог там быть, среди звезд и туманностей, вышагивать по Млечному Пути… Самое же непостижимое – жизнь наша земная, ничтожная, видимо важна для этой вечности и бесконечности…

Темное, расчерченное угловатыми звездными узорами пространство за окном затягивало в свои глубины. Неужели там, на просторах в миллиарды световых лет, действительно продолжается оборвавшаяся здесь человеческая жизнь?

– Через пару часов светать начнет. Ты ложись на мою кровать, а я за тебя помолюсь. Все равно после таких разговоров сон не идет.

Голос старца, земной и телесный, выдернул Голдстона из межзвездного пространства. Он снова сидел на грубо сколоченном деревянном стуле в избушке на окраине леса. Сразу стало зябко от открытого окна, но внутреннее тепло никуда не делось. Хотелось верить, что теперь оно не уйдет из него ни утром, ни через неделю, ни через год. Голдстон чувствовал себя сейчас пятнадцатилетним – или даже младше. Без опыта, убеждений, планов, лишь с одним только ощущением чего-то важного и удивительного впереди. Возможно, тем самым крохотным семечком. Жесткий, короткий топчан не доставил ему никаких проблем. Он засыпал под певучее бормотание монаха, а в голове, закольцевавшись, повторялось раз за разом: «Рай… хочу в рай…».

* * *

Колька дрых всю ночь без задних ног. Первое, что увидел, продрав глаза поутру, часов в девять, была хмурая, помятая физиономия Ворона. Тот, похоже, не сомкнул глаз, ожидая коварного нападения. Лежал, смотрел в потолок, сжимая в кармане пистолет. Едва ли не в первый раз за время их длительного знакомства почувствовал Колька к командиру снисхождение. Даже ему, зеленому пацану, понятно – бояться тут нечего. Едва заехали в монастырь, внутри будто тиски разжались. Чувство опасности, не оставлявшее все последние три года, тотчас отпустило. Непонятно вот почему Ворон не просек? Теперь за глупость эту приходилось расплачиваться. Уже с утра партизанского командира, похоже, мутило от усталости.

– Поведешь сегодня машину, понятно? – сухо сказал командир, как только заметил, что Колька проснулся. Потом зло покосился на сладко храпящего физика. Наверное, чувствовал себя полным дураком.

– Где там носит нашего лорда? – помолчав с минуту, Ворон понял, на ком сорвать злость. – Или эти черти в черных халатах его за ночь обратили в истинную веру? И он уже у амвона поклоны бьет?

Тут входная дверь скрипнула, и на пороге, живой-здоровый, объявился только что недобро помянутый англичанин. Колька от неожиданности чуть не охнул – такой у него был светлый, сияющий вид. Улыбка фонариком подсвечивала все лицо.

– Вас, мистер, что, блинами с икрой накормили вместо святых молитв? – хмуро встретил его Ворон. Похоже, тоже был удивлен этим преображением.

Голдстон улыбнулся еще шире.

– Нет, блины, насколько я знаю, только еще будут. На завтрак. Хотя вот насчет икры не уверен.

Восхитительные блины из гречневой муки оказались с цветочным медом. Не пироги, конечно, но тоже мечта. Пахли так, что у Кольки чуть глаза из орбит не повылезали. Торопливо запивая еду травяным чаем, он один за другим таскал блины из высокой горячей стопки, каждый раз виновато оглядываясь на присутствующих, как будто испрашивая их разрешения на очередной разорительный рейд. То ли от блинов, то ли от чего еще всем, кроме Ворона, было поначалу страшно весело. Сима устроила Голдстону шутливый экзамен, допытываясь у него, как перевести на современный русский то или иное старославянское слово. Англичанин долго и смешно отгадывал, что такое «выя» – «вымя» или «знамя». Узнав, что это «шея», долго хохотал вместе с Симой, подмигивая одновременно Кольке и показывая ему знаками, что, пожалуй, пора утащить еще один блин. Физик, соревнуясь с Колькой в скорости поедания, с отеческой заботой поглядывал на остальных, расслабленно улыбался и только изредка вставлял в разговор свои замечания, по большей части совершенно бессмысленные. Но прошло десять, двадцать минут, полчаса, и Кольке показалось, что каждый из сидящих за столом просто неосознанно пытается оттянуть момент отъезда. Сима – поддерживая уже потерявшую изначальную свежесть словесную игру, Голдстон – наигранной непонятливостью, Быков – геноцидом в отношении блинов. Ворон, вероятно, тоже уловил эти настроения, потому внезапно решительно встал и начал суетливо натягивать короткую кожаную куртку.