Московская стена

– Песнь козлов[41]… Козлов! Человек ощущал себя эдаким диким, безудержным козлом, резвящимся на лоне природы… Но что ж произошло в театре? Где дикие, необузданные оргии, коих от козлов можно было бы ожидать? Ан нет! Козлы куда-то пропали, а вместо них – быть или не быть, жить или не жить…

Генерал прервался, поинтриговал молчанием, разглядывая опешившего от подобного приема Быкова с вальяжной, купеческой улыбкой.

– Понимаешь теперь, зачем нужен был театр? Это такая площадка, где человека-животное, человека-козла приучали вести себя определенным образом. Надевать на себя в реальной жизни благообразные маски. Спросишь зачем? Чтобы смягчить конкуренцию, создать видимость, что все любят друг друга и готовы тебе последнюю рубашку отдать… Для более стабильного и поступательного развития… Вот Маркс – или Энгельс, уже и не помню, говорил, что человек – это животное, научившееся трудиться[42]. Я тебе заявляю – человек это животное, научившееся притворяться! Казаться чем-то более совершенным, чем оно есть на самом деле. Ты же слышал – хороший актер так входит в роль, что часто забывает самого себя? Так и люди – надевая навязанные им маски, постепенно начинают верить, что облагородились, поднялись над природой… Но человек как был диким козлом, так им и остался!

Последнее, что ожидал Быков от этой встречи – философского диспута с главарем выследившей их банды. Однако Генерал столь выпукло и последовательно описал собственное мировоззрение, что физик просто не мог не пропустить его через голову, классифицировать и прикрепить подходящую бирку. Получалось вот что. Человек – животное, все человеческое в нем – маски, которые надеваются исключительно ради рациональной выгоды. Потому, похоже, насилие над человеком и оправданно, и даже полезно.

Генерал снова заговорил – и физик понял, что попал в десятку.

– Миром правят те, кто четко понимает – человек просто-напросто животное. Хитрое, изобретательное – но животное. Чтобы добиться от него результата, надо упирать именно на это! Все высокие материи – просто маска!

– Ницше…

– Что?

– Ницше говорил, что человек – самый жестокий из зверей.

Генерал смотрел на физика так, словно только сейчас заметил его присутствие через одно кресло от себя.

– Неужели? Нет, не знал… В общем, все с нашим братом, homo sapiens, понятно. Состоим из двух частей – искренней, животной, и фальшивой маски, которую прямо с рождения цепляет на нас среда. Жизнь наша – маскарад, который, правда, иногда прерывается. Как нам надоедает носить тесную обувь – так и человек порой массово срывает маску, когда совсем уж нет мочи притворяться, обнажает истинное лицо. Тогда и случаются войны, революции, варфоломеевские ночи и разнообразные геноциды… Ты вот смотришь сейчас на меня и наверняка думаешь – изверг такой-сякой, деспот, так?

– Ммм…

– Приму мычание за согласие. Позволишь? Мерси… Так вот, я просто-напросто реалист. Люди понимают не высокие слова, а базовые инстинкты – страх, удовольствие, желание обладать, желание подчинить себе другого. Только используя эту мотивацию можно чего-то от них добиться… Заставить, к примеру, надеть прежние благополучные маски. Ты же, наверное, хочешь, чтобы этот конец света все-таки закончился?

Быков молча заглотил рюмку терпкого, самопального бренди. Философия Генерала, как и любые другие философии, представляющие человека исключительно млекопитающим на вершине пищевой цепочки, была легко уязвима. Но, кажется, Генерал не собирался дискутировать. Хотел высказаться – возможно, по причине отсутствия достойного собеседника на протяжении месяцев, а то и лет.

– Да-с, животное, обычное эгоистичное животное! – пафосно продолжил Генерал после задумчивой паузы. – Факт экспериментально доказанный! Знаешь, вот с этого самого места я нередко наблюдаю не только за спектаклями, что ставят лично для меня благодарные жители Чебоксар, но и за допросами разного рода отщепенцев. Мне крайне интересен процесс доведения человека до изначальной, не навязанной ему сущности! Поверь на слово, никакими высшими силами там и не пахнет! Инстинкты, одни сплошные инстинкты и ничего больше. Ради спасения собственной шкуры человек способен оговорить даже! А говорят – по образу и подобию!

Вкус коньяка перебила подступившая к горлу тошнота. Театр, осознал Быков, по совместительству является еще и пыточной камерой. Сцену, которую он видит, заливала не только бутафорская кровь. Умирали на ней тоже, скорее всего, по-настоящему. Страх, вступив в цепную реакцию с воображением, перешел в новое состояние – тяжелое, холодное омерзение. Бандит, истязающий людей для того, чтобы доказать их животную сущность. Ради чего? Чтобы удостовериться, что не было никакого образа и подобия?

– Какого же результата вы хотите добиться? Что построить, управляя людьми как животными? Свиноферму?

Быков, не выдержав, задал-таки давно вертевшийся на языке вопрос, с ненавистью разглядывая при том начищенные до блеска ботинки Генерала. Такие же чистые и такие же неестественные, как и весь увиденный им город Чебоксары.