В Чебоксарах тоже была Волга – самая настоящая, могучая, похожая больше на море. Но именно сейчас она отчего-то показалась Симе той самой эпической Волгой, по которой ходили с баржами нарисованные Репиным изможденные бурлаки и про которую русский народ слагал протяжные, вышибающие слезу песни. Непостижимо, до рези в глазах, синяя, затягивающая и зовущая. Вот она, граница, поняла внезапно Сима. Видимый символ этого пограничного дня в ее жизни. Ведь смысл того, что случилось с ней – это исход из царства мертвых и возвращение в мир живых. С минуты на минуту им посчастливится пересечь Стикс[44]
в обратном направлении, заплатив сумрачному, никогда не улыбающемуся перевозчику Харону один бронзовый обол за его вечную работу. Вскоре, за пробитым десятком пуль указателем «Казань» показался мост, показавшийся Симе таким же бесконечным, как и сама река, упиравшийся в ее дно громадными желтыми сваями, похожими на дорические колонны. Джип проехал по нему метров триста и остановился. Далеко-далеко, ближе к противоположному концу, виднелось какое-то заграждение.– Блоки, кажется, – пробормотал Ворон, щурясь и всматриваясь вдаль. – Перегорожено все. Поедем? Что думаете?
Никто не поддержал разговор, не сказал – да, встанем здесь и обсудим, что предпринять. Каждый словно возразил молчанием: назад пути все равно нет. Там царство Аида, пристанище мрачных теней, юдоль скорби и отчаяния. Услышав в ответ тишину, командир выругался себе под нос и нажал на педаль газа.
Сима была совсем свободна от дурных предчувствий. Не было даже вялых шевелений страха внутри. Напротив, чем ближе к центру реки, тем, казалось, все вокруг становилось ярче и свободнее. Когда Быков, стащив со своей огромной головы белый парик, высунул его в окно, она не сразу поняла, что сделал он это вовсе не от беспричинной радости, которую разделял вместе с ней, а из предосторожности, вместо белого флага. Голдстон любезно предложил физику свой деревянный, обклеенный блестящей бумагой меч, и Сима, не удержавшись, заразительно рассмеялась.
– Комедианты… – голос Ворона звучал ворчливо, но без осуждения. – Хотя согласен… Лучше умереть в хорошем настроении, чем в плохом.
Заграждение оказалось сложенным из бетонных блоков лабиринтом. Проехать можно, но на черепашьей скорости. Через полминуты вспотевший от напряжения Ворон притормозил, остановив машину наискосок. Нервно вертясь ужом на сиденье, начал стягивать с себя красный дьявольский камзол, открыв сидевшим сзади расплывшееся по футболке здоровенное мокрое пятно. Едва разоблачился, как услышал глухой, напряженный голос Кольки.
– Глуши мотор, командир… Глуши… – процедил тот, сползая телом вниз по сиденью.
– Ты чего это? – не понял Ворон, щуря уставшие, мутные глаза, но тут и сам увидел.
Там, где заканчивался мост, возникла невесть откуда толпа человек в пятнадцать – одетые в черное, темными балаклавами закрыты даже лица.
– Все… Приехали…
Командир оглянулся назад, будто хотел сказать укоризненно – я вас предупреждал. Не послушались вы меня. Теперь расхлебывайте.
Но Сима, всматриваясь в фигуры незнакомцев, не чувствовала в них ни напряжения, ни угрозы. Люди в черном скорее были похожи на группу актеров, что присоединяются к ним в заключительном акте сегодняшнего удивительного спектакля. Вот-вот наступит яркий, придуманный неведомым автором финал. Едва она так подумала, группа в черном остановилась, рассыпавшись полукругом. От нее отделился один человек – большой как медведь, широкоплечий, на плече автомат без приклада – дулом вниз. Вот он,
Если он вдруг обратился бы к ней с пространным приветствием на древнегреческом, она, кажется, совсем бы не удивилась. Но перевозчик спросил на чистом русском:
– Это про вас?
И вытащил из кармана сложенную вчетверо знакомую листовку Генерала.
Сима кивнула и ответила очень серьезно:
– Про нас.
Даже под маской было заметно, что человек широко улыбнулся.
– Тогда добро пожаловать в Казань. Враги Генерала – наши друзья.