Московская стена

– Давайте смотреть правде в глаза – прежнее сгнило на корню и рухнуло. Не может народ жить без единства, без согласия верхов и низов – рано или поздно погибает. Нет его больше, этого русского народа. Есть говорящие по-русски люди. Есть территория, на которой идет зачистка под новую историю, культуру, религию.

На ватных ногах Ворон выполз наружу, жадно начал втягивать в себя цедящими глотками сладковатый вечерний воздух. Ему было нехорошо. Тело беспомощно пошатывалось, словно Клочков одним точным ударом выбил важное основание, к которому командир успел прочно прикрепиться всей своей сущностью. Разминая ноги, Ворон сделал пару нервных кругов по брусчатке вокруг автобуса. Внимание его отчего-то привлек видимый из-за крепостной стены темный противоположный берег залива. «Здесь у нас город мертвых» – вспомнил командир слова Клочкова. Внутри стало совсем неприкаянно. На душе сгустилось что-то склизкое, холодное – дурное предчувствие без причины. Когда же по воздуху поплыло из ниоткуда протяжное, чужое пение муэдзина, Ворон понял, что, несмотря на полученную в этих стенах защиту, хотел бы сейчас очутиться как можно дальше отсюда. Не видеть вовсе этой новой, странной личины, уготованной для заблудившегося в духовных странствиях русского народа.

* * *

Когда намаз завершился, за ними пришли от Клочкова люди в прежней черной униформе. Выказывая всяческое уважение, какое явно не полагается пленникам, провели через кованые ворота к миниатюрному, почти игрушечному двухэтажному дворцу тоже с зеленым знаменем на флагштоке. Там, внутри, вежливо предложили переодеться, сменив театральные костюмы на привычный камуфляж. Через час в одном из залов был накрыт роскошный ужин – казан с пловом, свежий хлеб, творожный сыр и сладкий медовый хворост. Лишь когда затянувшаяся трапеза уже подходила к концу, впавший в уныние Ворон вспомнил с удивлением – им до сих пор не задали ни единого вопроса. Кто такие, куда и зачем едут. Почему Генерал так жаждет их изловить и назначил за их поимку щедрую награду. Но дело, как выяснилось, было лишь в подходе. Возможно, Клочков полагал, что сытость расслабляет и способствует откровенности. Едва раздался усталый скреб ложки о пустое дно казана, дверь распахнулась и двое с автоматами на боку вежливо предложили Ворону пройти вместе с ними. Командир нехотя встал, накинул пятнистую куртку и поплелся следом. Его вывели на улицу, на прямоугольный пятачок площади перед дворцом, мощенный гладкими серыми плитами, и оставили здесь на пару минут – у неработающего, но заполненного водой фонтана, где уже плавала драгоценная россыпь ранних, вечерних звезд. Ворон, непонятно зачем, зачерпнул ладонью этой звездной жидкости раз, другой. Плеснул себе на лицо, словно то была живая вода, способная воскресить веру в свои силы.

Идти оказалось больше вверх, чем по земле. Командира проводили до той самой, лениво заваливающейся на бок башни, провели по нескольким пролетам лестницы. Под самым шпилем, на освещенной керосиновым фонарем тесной площадке с полукруглыми окнами запыхавшегося командира ждал Клочков. Он кивнул молча дозорным, и те исчезли. Потом, оперевшись на нижнюю часть бойницы, хозяин Казани безразлично отвернулся от Ворона и, казалось, целиком погрузился в созерцание противоположного, невидимого берега Волги. Снизу, от освещенной фонарями набережной, доносился легкий плеск воды, пару раз в черной тьме надрывно крикнула шальная чайка. Ворону опять стало не по себе. Что-то словно давило на него из темноты.

– Башне этой – пятьсот лет. Она шестьдесят метров высотой. Тогда построить такое было настоящим чудом. Впрочем, как и сейчас.

Ворон вздрогнул. Голос Клочкова раздался как будто сверху. Странная здесь акустика.

– Имя у нее смешное – Сююмбике. Так, говорят, татарскую царевну звали, которая попросила Ивана Грозного эту башню построить всего за семь дней. Он на ней жениться хотел, а она взяла – и сиганула оттуда. Чтобы от веры своей не отрекаться. Красивая легенда, да? Я когда мальчишкой был, однажды ночью сюда пробрался, чтобы призрак ее увидеть. Говорят, видят его тут порой. До самого утра сидел вон там, у лесенки в церковь. И надо же – примерещилась мне белая фигура. Может, конечно, заснул я тогда на самом деле – а может, и нет. Не знаю.

Клочков снова надолго замолчал. Лирическая прелюдия подошла к концу, понял Ворон. Сейчас пойдут вопросы. Но вышло иначе.

– В Сибирь едете? К Лукину с посольством? – лениво обронил Клочков, все так же внимательно обозревая кромешную тьму через бойницу.

Ворон промямлил в ответ:

– С чего вы взяли?

Голос командира – неуверенный, натянутый – выдавал его с головой. Клочков, наконец, обернулся, одарил снисходительной усмешкой.