Московская стена

Колька сидел и какое-то время упорно пытался сосчитать количество звезд. Сто миллиардов на сто. Что там после триллионов? Кажется, квадриллионы… А за ними? Но вскоре сдался, не в состоянии вместить бесконечность нолей. Вернулся взглядом и мыслями к покрытой серебристой пылью темной полоске неба над головой.

– По поводу вашего вопроса, Джон, – тем временем снова заговорил физик, вдруг решительно встав со стула и подойдя к телескопу. – Лично я считаю, что все лучшее в человеке – мораль, идея высшего мира, тяга к познанию, философия и наука, все появилось исключительно от созерцания звездного неба. Это, кстати, совсем не противоречит теологии. Изгнанный из рая после грехопадения человек постепенно вспоминал свою прежнюю сущность, глядя по ночам на звезды. Наблюдая место, куда ему предстояло вновь подняться. Так что в этом смысле версия о синхронизированности внешней и внутренней вселенных звучит совершенно правдоподобно. Внутри нас живет отражение того, что мы видим над головой. Те отблески, по которым можно судить о рае, утраченном человечеством.

Голдстон с готовностью отозвался:

– Космос по-гречески означает «красота». Еще с детства помню.

Кажется, разговор по непонятной для Кольки причине начинал волновать физика. Он прошелся туда-обратно по захламленному полу, словно обдумывая что-то, и только потом ответил:

– Именно. Высшие порядок и красота. Как идеал. Как источник вдохновения. Как пространство, куда нужно стремиться и в буквальном смысле, и в переносном…

Потом замер на месте рядом с Колькой.

– Что это у нас там? Вега? Она мне всегда нравилась больше других звезд. Не самая яркая. Но цвет, какой божественный цвет!..

Колька сразу понял, о чем речь – в щель между половинками купола заглянула сияющая хрустально-голубым светом яркая звезда. Он тоже влюбился в нее с первого взгляда. Пока физик наводил телескоп, глядел и глядел, не в состоянии отвести глаз. Вместе со странной звездной любовью чувствовал заодно недоумение. Почему уже четырнадцать лет живет под этим самым небом, но никогда прежде не замечал его? Прислонив же глаз к холодному, жесткому окуляру телескопа, едва не отпрянул от неожиданности. Посередине черного круга сияла, почти не мерцая, звезда, чье прекрасное свечение, собранное толстыми линзами, было усилено в сотни раз. Теперь ее цвет можно было назвать скорее ослепительно-белым, чем голубым. Вспомнив про бесконечность космоса, Колька выдохнул с разочарованием в межзвездную пустоту.

– До нее, наверное, ужасно далеко…

– Прилично, очень прилично, – тут же с готовностью отозвался Быков, которому замечание вовсе не показалось риторическим. – Двадцать пять с копейками световых лет. Один световой год – это девять с половиной триллионов километров. То есть всего двести сорок триллионов. Но, в конце концов, все зависит от скорости, с которой вы двигаетесь. Если иметь в виду имеющиеся ракетные двигатели – путешествие займет где-то двести пятьдесят тысяч земных лет. А, к примеру, фотонный двигатель, использующий энергию взаимодействия материи и антиматерии, доставит туда всего лет за тридцать-сорок.

Тема космических путешествий, видимо, серьезно занимала физика. Через пару минут, пригласив к телескопу Голдстона, он уже сам к ней вернулся.

– Почему мы еще здесь, а не там? Кто в этом виноват? – запальчиво спросил Быков непонятно кого, помогая англичанину настроить резкость в окуляре. – Только наши собственные эгоизм и ограниченность! Полет на Марс технически был возможен еще в конце прошлого века. Но пожалели денег. Экономически неоправданно! Решили потратиться на что-то полезное. Потратились? Принесли пользу? Весь мир лежит в руинах!

Голдстон улыбнулся:

– В детстве у нас была собака, которую кормили раз в день. Когда я ее подкармливал со стола, то отец мне говорил: голодная собака – здоровая собака. Уверен, сама собака пользу для себя понимала иначе.

– Вот-вот. К человеку это тоже относится. Голод порождает любопытство. Любопытство подталкивает к развитию.

Отстранившись от телескопа, Голдстон ослепшим глазом едва различил в загустевшей уже темноте силуэт физика – подобно памятнику, Быков неподвижно стоял на месте, задрав голову вверх. Когда он снова начал говорить, подумалось – наверное, читает появляющуюся на небосклоне звездную бегущую строку.