Московская стена

– Да, согласен – страсть к экспансии, которая присуща нашему виду, зачастую выливается в агрессию и войны. Но другая крайность не менее опасна. Сытость и безделье ведут к развитию пороков вроде бы куда более приемлемых, но на самом деле точно так же смертельных для человеческой сущности. Эпоха благополучия после Второй мировой войны выглядела привлекательнее, чем газовые камеры. Но когда мы перестали замечать что-то, кроме корыта с кормом, у себя под носом, результат, как видите, оказался не менее плачевным. Человеку нужно движение! Он просто перестает быть человеком без ощущения, что сделал еще один шаг в познании мира – открыл новый закон физики, победил прежде смертельную болезнь, высадился на другую планету. Речь, я бы сказал, о тщеславии в хорошем смысле слова. Подсознательной попытке доказать Творцу, что творение тоже кое на что способно. Космос в этом смысле предоставляет просто безграничные возможности.

Голдстон слушал, старясь дышать через раз, словно избыточные звуки могли спугнуть мысли Быкова. Потом его осенило: совсем недавно он видел и слышал что-то похожее. Призванная воображением, рядом с физиком нарисовалась серебристым контуром фигура старца из нижегородского монастыря. Космос как возможность движения навстречу друг другу Бога и человека. Место их физической встречи.

– Тот старец, с которым я проговорил всю ночь в монастыре… Он всерьез полагает, что космос – это и есть рай. Место, где человек получит в свое распоряжение самые неограниченные возможности. Мне, как заядлому материалисту, такая точка зрения показалась чертовски привлекательной. Рай, куда можно попасть еще при жизни.

Быков, кажется, был совсем не против такого поворота.

– Да? Вполне допускаю. Не исключено, что за пределами нашей галактики, а возможно, даже Солнечной системы, известная нам физика просто заканчивается.

– Значит, когда-то станет возможным просто сесть на звездолет и отправиться в рай?

– Почему бы и нет? Но, думаю, для того люди должны сильно измениться. Тогда просто-напросто внутренняя вселенная человека станет соответствовать внешней и соединится с ней. Вообще не исключаю, что постижение каких-то научных истин станет возможно только при определенной духовной трансформации человечества.

Попыхтев еще немного с телескопом, физик объявил голосом конферансье:

– Туманность «Кольцо» в созвездии Лиры. Газовая атмосфера красного гиганта, что превратился в белого карлика. Лучше всего видна в этих широтах летом, но и сейчас выглядит весьма эффектно.

Теперь Колька узрел в очерченном трубой круге желто-розовое светящееся колечко, легко, бабочкой парящее в черной пустоте космоса. Волнообразные колебания атмосферы только усиливали это воздушное, порхающее впечатление. Вспомнив странный разговор физика и англичанина, Колька подумал внезапно с непонятным восторгом: а может и есть это вход в рай? Ворота, через которые полетит звездолет, отправившийся на его поиски?

– О чем задумался?

Услышав голос Голдстона над самым ухом, Колька вздрогнул, а потом густо, пусть и незаметно в темноте, покраснел. От радости, что о нем вспомнили. От страха сморозить какую-нибудь глупость. Сказал, запинаясь, про ворота. Но Голдстон мысль его неожиданно оценил.

– Ворота в рай? – переспросил он с таким интересом, как будто уже планировал экспедицию в созвездие Лиры. – Почему бы и нет? Будь помощнее телескоп – может, и апостола Петра с ключами увидели бы!

Часа в три ночи, собрав посередине круглой площадки целый стог из раскиданных повсюду бумаг, они улеглись спать, завернувшись поплотнее в теплые камуфляжные куртки. Снились же Кольке гигантские кольца из разноцветного газа в межзвездной пустоте. Пролетая через них на огромной скорости без всякого космического корабля или даже скафандра, он чувствовал каждую секунду, как внутри него поднимается волна запредельного, наивысшей пробы счастья.

* * *