Московская стена

– Когда еще держалась связь с Большой землей, то, конечно, здесь рубли ходили, – рассказывал Казаков, по-прежнему улыбаясь и прихлебывая из высокого бокала светлое пиво. – Правда, цены во многом были условностью. Люди сюда не зарабатывать приезжали, а жить. Понимаете? Заниматься любимым делом. Пить чистую воду, воздухом здоровым дышать. Общаться каждый день, повсюду, с умными, порядочными людьми. Когда внешний мир отключился, то рубли, понятное дело, вообще всякий смысл потеряли. А собственные дензнаки мы решили не вводить. Начали почти что коммунистический эксперимент. Распределяем материальные блага по потребностям. Человеку на самом деле много-то не надо. Особенно если не возбуждать его все время рекламой – это же своего рода наркотик, понимаете? Параллельно ввели, конечно, учет того, кто сколько работает. Считаем трудочасы. Мотивация у всех простая: если не работать, мы тут просто не выживем. Еда нужна, бензин нужен, электроэнергия нужна. Если кто начинает отлынивать, то сразу заметно. И мы готовы помочь – объяснить, воодушевить…

Ворон, до того слушавший рассказ о деньгах почти с детским любопытством, прищурился недобро. Переспросил:

– И как? Получается воодушевить? Может, лучше в тайгу отправлять на перевоспитание к медведям?

Казаков, деликатно не заметив мрачного скепсиса, кивнул согласно головой:

– Конечно получается! У каждого бывают периоды нестабильности. Важно поддержать человека в такие моменты. Даже машине тонкая настройка нужна, а человеку и подавно.

Голдстон, испытывая перед Казаковым стеснение, как будто привел к нему в гости плохо воспитанного ребенка, замер напряженно, ожидая от Ворона порцию рецептов, как лучше делать такую настройку, но тот, к счастью, угомонился. Мерно двигая бороденкой, принялся тщательно пережевывать слегка пережаренный кусок свинины.

– Да, деньги при капитализме перестали играть роль средства обмена. Превратились в вещь в себе, в культ. Но, согласитесь, ваш опыт сложно повторить в масштабе даже небольшой страны, – торопливо сказал тогда Голдстон, чтобы подтолкнуть разговор на прежнее нейтральное русло. Глотнул, наконец, плотного, с медовым вкусом пива. Тут же почувствовал приятный легкий шум в голове.

Казаков радостно замахал руками. Кажется, так выглядела его привычная манера вести разговор – во всем соглашаться с собеседником.

– Конечно, конечно! Мы здесь в первую очередь занимаемся точными науками. Но уж так повелось, что э… побочные продукты наших научных изысканий часто представляют интерес и для экономики. Собственно, об этом и хотелось поговорить. Сегодня в лаборатории как раз нерабочий день, поэтому нам никто не помешает. Что делать… Экономим энергию, запускаем оборудование только три раза в неделю.

Покончив с обедом, снова уселись в машину, видавший виды, но ухоженный японский минивэн. Казаков, сделав по городу еще одну медленную экскурсионную петлю, выехал на грунтовку, ведущую прямо в тайгу. Впрочем, ехать оказалось недалеко, километров десять. Сначала Голдстон увидел старое, видимо еще советское ограждение из колючей проволоки, соединявшей покрашенные зеленой краской деревянные столбы. За ограждением, правда, все было то же самое – толстенные, вековые, позеленевшие корой от времени деревья. Потом на весьма скромной по размерам прогалине показался заросший свежей травкой холм, очень похожий на натуральный, если бы не крашеные зеленые двери сбоку и широкие железные ворота, способные пропустить, пожалуй, даже танк. Никаких наземных построек. Огромный, в километры длиной коллайдер[57] закопан глубоко под землей, решил Голдстон. Однако как это удалось сделать, не потревожив многовековой лес, он так и не понял. Вокруг не было видно ни души. Казаков, что-то весело насвистывая, ввел код в электронный замок и распахнул одну из дверей. Внутри все выглядело как классическая секретная военная лаборатория – похожие на тоннели коридоры, железные двери без табличек, только с номерами, лампочки, реагирующие на движение и вспыхивающие прямо в лицо как фотовспышка. Смесь советского армейского дизайна и более поздних технологических наслоений в виде плазменных панелей и видеокамер. Как и ожидал Голдстон, предстоял спуск вниз – на десять лестничных пролетов, то есть метров тридцать в глубину. Там, миновав несколько поворотов, свернули в широкий, метров десять в поперечнике бетонный тоннель. Тот упирался в одинокую бронированную дверью с лаконичной и понятной надписью «Коллайдер».

Их путешествие вот-вот должно было завершиться. Голдстон вдруг понял, как жалко ему с ним расставаться. Оно вышло цельным и настоящим, совсем как отдельная, прожитая заодно жизнь. Сможет ли он когда-то повторить такое? Он оглянулся – хотел увидеть Симу, ее лицо, понять, что чувствует сейчас она. Но перехватил прищуренный взгляд Ворона – тот через плечо Казакова пытался, кажется, разглядеть цифры, которые тот вводил в электронный замок.