Московская стена

Выкрикнув «нанести удар», командир с плеча рубанул воздух рукой, и партизаны тут же закричали в ответ, затрясли поднятыми над собой кулаками, словно Ворон дернул за невидимый рычаг, приводящий все вокруг в движение. Скривив губы в улыбке, он слушал ропот толпы, пока тот не затих сам собой, а затем поставил точку в том, что хотел сказать:

– Место, куда мы нанесем удар, священно для любого русского человека! Мы с детства знали, как выглядит Спасская башня. Помнили, как звонят в новогоднюю ночь куранты… Это сердце России, какая бы сволочь ни сидела там. Именно оттуда суждено начаться освобождению нашей земли! Там потомки воздвигнут памятник подвигу, который мы сегодня совершим! Все в наших руках! Не найдись Минин и Пожарский, не было бы России после Ивана Грозного! Если не мы – интервенты будут сидеть в Кремле еще десятки лет! Вперед! Победа будет за нами!

Кольке показалось, свод тоннеля расколется как гнилая скорлупа от гулких криков, вырывающихся из глоток сотен партизан. Овации, аплодисментов не было. Был общий вопль, в котором слышались и почти животное желание снова жить по-человечески, и ненависть к загнавшему их в звериные норы врагу, и признание ораторского искусства Ворона. Когда минут через пятнадцать, построившись, они выступили в поход, настроение было таким, словно партизан вели не на штурм, а пообещали к вечеру разместить в комфортном отеле с отдельным душем и каляным от свежести бельем на кроватях. Колька шел и думал о том, как изменится очень скоро вся его жизнь. Крым, семья, запах моря и пирогов были близко-близко, просто рукой подать. Людской поток в подземелье, как широкая, сильная река, увлекал его на встречу с этим прекрасным и неизбежным будущим.

* * *

Отряд Ворона, согласно общему плану, должен был выйти на поверхность в жилом корпусе Кремля. Задача – подавить охрану и захватить в плен человек сто-сто пятьдесят местных квартирантов. Обитали и столовались в здании, по словам командира, сплошь высшие чины армии интервентов. Где этот корпус находится и как выглядит снаружи, Колька вообще не представлял. Смутно вспоминалось только здание с зеленым куполом за Кремлевской стеной, над которым развевался в прошлые годы российский триколор. Но Ворон пояснил коротко: «Нет, другое». Странное дело, пусть в Колькиной памяти наскрести про Кремль было особенно нечего, воображению никак не давался тот факт, что за красными кремлевскими стенами прямо сейчас расхаживают туда-обратно интервенты, а на Красной площади звучит только немецкая или английская речь. Будто Кремль это не только положенные друг на друга и скрепленные цементом камни, но что-то еще, живое, с душой, что может быть только русским и никаким больше. Ведь, скажем, самого Кольку не превратить в иностранца, хоть ты на голову его поставь! Так и Кремль – душа его наверняка с презрением отвергла новоявленных хозяев. Как верная собака ждет не дождется, когда же, наконец, вернутся свои, родные и понятные. И завтра утром, когда начнется штурм, эта самая душа непременно будет на их стороне… Ворон, напротив, выстрадав под землей речь о том, как партизаны, подхватившись вместе, переделают всю мировую историю, опустился на землю, прогнал от себя высокие мысли. Отдавал себе отчет, что успех задуманного зависит от множества мелких деталей, устройство которых нельзя отдавать на волю случая. Боевая операция представлялась ему цепочкой из множества последовательных шагов, часовым механизмом с десятками соприкасающихся зубчатых колесиков. Нужно тщательно проверить каждое колесико, а потом запустить механизм одним точным, взвешенным как на весах прикосновением.