Москва-Лондон

Подведя коня к стогу шагах в пяти-шести левее замерших от ужаса девушек, он обшарил пристальным взглядом весь двор и нырнул в просторную и глубокую будку саней, обтянутую медвежьими шкурами.

Зажав рты обеими руками, девушки, казалось, окаменели... Они затаили дыхание, целиком обратившись в зрение и слух...

Вот из дома вышли четверо вооруженных ратников, сели на своих лошадей и выехали за ворота. Но очень скоро вернулись — на этот раз сопровождая четверку рослых и сытых темно-серых лошадей, запряженных в большие и широкие сани с короткой меховой будкой на задке.

Девушки едва не выдали себя криком невыразимого изумления и ужаса: прямо на них ехали сани, в которых сидел... да, да, да — сам князь Борис Агафонович, наместник вологодский, закутанный в меха, в высокой боярской шапке темного соболя. Они вовсе сжались и перестали дышать: им казалось, что страшный князь видит сквозь сено через узкие прорези своих невидимых глаз и их самих, и даже то, чего рядом с ними вовсе

и нет. Но он сидел неподвижно, лениво и брезгливо перебирая своими толстыми, словно подкрашенными губами. Длинная с густой проседью борода его покоилась на меховом пологе, натянутом почти до самой шеи...

Подъехав к сеннику, возница соскочил с саней, развернул лошадей

и заставил их сделать несколько шагов назад, пока сани не уперлись задком в сено, почти впритирку с санями воеводы, друг против друга, чтобы можно было видеть и слышать собеседников, не выходя из их саней — у тайной этой встречи не должно быть соглядатаев...

Теперь девушки не видели ни князя-наместника, ни разбойника-воеводу, но зато они отчетливо слышали не только каждое слово, но даже, казалось им, само дыхание двух этих людей, тайная встреча которых представлялась им такой же невозможной и неправдоподобной, как объятия земли и неба, ада и рая, Господа Бога и Сатаны!..

— Здравствуй на долгие годы, княже, — заговорил воевода.

— И ты не помри бездельно... Ответствуй, как дело сделано?

— А дело — что тело: коли ноги из заду растут, так и удача тут как тут...

— Не юродствуй, смерд! — резко оборвал князь. — Не в станице своей... Кратко говори да лишь по делу! Ну!

— Не серчай, княже, все слажено как сряжено. У поворота заболотного стрельцы твои в обратный путь завернули, как им тобою и велено было,

а уж за тем поворотом мои детушки за работу взялись... Исправно все сотворили, княже, любо-дорого поглядеть было... Кабы...

— Кабы — язык от бабы! — отрезал князь. — Что дворянин?

— На колышки вздели его, сердешного... Однако...

— С женою его каково обошлися?

— По совести, княже, по совести — детушкам своим там же ее и пожаловал. Оголодали, сердешные, так ее замяли, что...

— Тьфу... черти... Жива ли?

— Бог ведает, черт знает... В стану-городу нашем долго бабе не протянуть, однако... Ить...

— Ладно... Сам об ей озабочусь... Доставишь... коли твои умельцы до смерти ее не затерли... Чада дворянские каково ухожены?

— Сыночка, звереныша истинного, на потеху и усладу детинушкам своим в стан отправил, а там его...

— Тьфу... — брезгливо сморщился и сплюнул князь. — Сатанинское племя... прости господи... А девка дворянская?

— Покуда в землянке... хоромах моих хозяина-господина своего дожидается...

— Тебя, что ли?

— А что с бою взято, то свято, княже! Только вот... — тяжко вздохнул вое-вода, — моя ягодка да не в мой рот будет кладена: ужо поутру, как меня, вое-воду своего, хватятся, сорвут сладку ягодку да всем товариществом...

— Следов, следов много... воевода липовый! В прежние времена после тебя мусора не оставалось... На печь пора! Ожирели, видать, мозги, что

у хряка стоялого...

— Не гневись, княже, — глухо сказал воевода, — ибо во гневе от истины правда отлетает...

— Ишь пророк — мыслишек много да все без ног... хм... хм... Обоз-то цел ли?

— Что у монахини...

— Где схоронил?

— Того места никто, окромя меня, не ведает...

— Ладно... Сам туда обоз вел?

— Сам не мог — людишек своих вокруг себя держал. Двоих тем часом

туда и отправил...

— Где они теперича?

— У Господа Бога, царствие им небесное... прибрал сердешных... справные были мужики... кровей не страшились...

— Отмолим, Бог даст... Доставишь обоз в Ярославль!

— Туда же?

— Вестимо...

— И деньги — тоже там?

— И они. Где только ты их, прорву эдакую, копишь?

— У Бога под мышкой, чтоб не грызли мышки!

— Не смей Бога метить! У котла у адского зарываешь — тому веры больше...

— В аду не быть — богатства не скопить... Сам о том получше иных прочих ведаешь, княже...

— Но-но, попридержи-ка язык, коли не лишний! Страх, я гляжу, потерял вовсе! Не доводил бы меня до гнева праведного — сам ведаешь, каков он! Когда в путь отправляешься?

— Немедля... Охрану дай, княже. От волков, а паче от людишек лихих... Не ближний путь-то, чай...

— Десяток лучших ратников своих с огненным боем дам я тебе. В Яро-славле же... — Князь многозначительно замолчал и поднял указательный палец правой руки кверху.

— Сам ведаю, — зловеще усмехнулся воевода, — первый ли раз: до Ярославля они пасут меня, а там я передаю их Господу Богу из рук в руки...