Москва - столица

Но впереди была и глава его жизни, связанная с Художественным театром. Он знал театральные успехи, знал и полные провалы, особенно тяжелые, когда дело касалось таких дорогих сердцу пьес, как «Чайка». Он не будет спасаться бегством и не впадет в отчаяние после неудачи петербургской постановки. С гордостью напишет о своей внутренней выдержке и... с замиранием сердца станет дожидаться московского опыта. Присутствие на первых репетициях молодой мхатовской труппы в Пушкине позволяло на многое надеяться: «Меня приятно тронула интеллигентность тона, и со сцены повеяло настоящим искусством».

Спектакли, которые начались в театральном помещении сада «Эрмитаж» (Каретный ряд, 3), подтвердили — почитатели Чехова стали восторженными зрителями нового театра. И вместе с тем радовал внутренний контакт с наиболее молодыми и ищущими актерами, такими, как ставший близким другом Чехова В.Э. Мейерхольд, первый и лучший исполнитель ролей Треплева в «Чайке» и Тузенбаха в «Трех сестрах». «Неужели вы могли подумать, что я забыл вас, — пишет Мейерхольд в одном из писем любимому писателю. — Да разве это возможно? Я думаю о вас всегда-всегда. Когда читаю вас, когда играю в ваших пьесах, когда задумываюсь над смыслом жизни, когда нахожусь в разладе с окружающим и с самим собой, когда страдаю в одиночестве». В свою очередь, когда конфликт с Немировичем-Данченко приведет молодого актера к уходу из родного театра, Чехов обратится к О.Л. Книппер: «Я бы хотел повидаться с Мейерхольдом и поговорить с ним, поддержать его настроение: ведь в Херсонском театре ему будет нелегко! Там нет публики для пьес, там нужен еще балаган». И тем не менее «чеховские» сезоны, организованные Мейерхольдом, пройдут в Херсоне с редким для провинции успехом.

Семнадцатое декабря 1898 г. — день премьеры мхатовской «Чайки» застает Чехова в Ялте. Смерть отца как бы подвела последний итог мелиховским годам. Мать и сестра перебираются в Москву, и Чехов поддерживает их в этом решении. «Твое намерение и желание не расставаться надолго с Москвой одобряю, — пишет он сестре. — Надо жить в Москве хоть два месяца в году, хоть месяц». В ожидании решающего дня он жалуется: «Мне скучно по Москве, скучно, я хотел бы туда, где теперь дурная погода и хорошая толчея, делающая незаметной эту погоду».

Между тем спектакль начался. Актеры сразу не могут понять настроения зала. Но первые переходящие в сплошную овацию аплодисменты, восторженные крики, вызовы автора, а после заявления Немировича о том, что его нет в театре, требование зала послать ему общую телеграмму. Триста подписей! И собственная телеграмма Немировича: «Только что сыграли «Чайку», успех колоссальный. С первого акта пьеса так захватила, что потом последовал ряд триумфов. Вызовы бесконечные... Мы сумасшедшие от счастья». Это был подлинный день рождения нового театра.

Здоровье позволит Чехову оказаться в Москве только в конце апреля 1899 г. В душе теплится надежда не просто побывать в любимом городе, но и по-прежнему зажить в нем: «Я приехал в Москву и первым делом переменил квартиру. Мой адрес: Москва, Мал. Дмитровка, д. Шешкова. (М. Дмитровка, 11, кв. 14). Квартиру эту я нанял на целый год, в смутном расчете, что, может быть, зимой мне позволят здесь пожить месяц-другой».

Первая квартира, в которую он приехал, — матери и сестры находилась через улицу (М. Дмитровка, 12, кв. 10), но его не устроила. Верно, что и здесь не удалось избежать шумной толчеи, бесконечных посетителей. Зашедший повидаться с ним Толстой вынужден был уйти, так толком с хозяином и не поговорив. Вся труппа Художественного театра, режиссеры, актеры, множество московских знакомых с утра до вечера заполняют скромные комнаты. Их легко узнать и сегодня. Боковой подъезд безликого доходного дома со стороны Дегтярного переулка. Выложенные старой плиткой лестничные полы. Следы камина около бывшей швейцарской. Замысловатое кружево металлических балюстрад у перил...

Сезон окончен, и тем не менее труппа хочет во что бы то ни стало показать «Чайку» автору. Правда, без декораций. Правда, в чужом и пустом зале «Парадиза», иначе Никитской оперетты у Никитских ворот (19). Без специального освещения и зрителей. Единственным человеком в зале предполагался Чехов. «„Чайку“ видел без декораций; судить о пьесе не могу хладнокровно, потому что сама Чайка играла отвратительно, все время рыдала навзрыд, а Тригорин (беллетрист) ходил по сцене и говорил, как паралитик; у него „нет своей воли“, и исполнитель понял это так, что мне было тошно смотреть. Но в общем ничего, захватило», — строки из письма Горькому. Претензии Чехова были обращены к актрисе М.Л. Роксановой и К.С. Станиславскому. Понадобится несколько дней, чтобы разобраться до конца в своих впечатлениях и прийти к выводу в другом письме: «Постановка изумительная».