Мосты в бессмертие

Снова холопок миномета, но Костя, не дожидаясь разрыва мины, кинулся к дрезине. Первый немец не издал ни звука, когда изделие рук Савки Прыща вонзилось ему между пятым и шестым позвонками. Зато второй, Курт, успел выстрелить из пистолета. Наверное, держал его под руками, наготове. Ему ответил шквальный огонь из схрона в устье Темерника. Костя, лежа на дощатой платформе дрезины, слышал, как в мешки с песком, словно шила в мягкую плоть зазевавшегося фраера, вонзаются пули. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Костя выждал, прислушиваясь. Немец в гнезде не шевелился.

– Kurt, du lebst? – тихо позвал Костя. – Ich bin es, Hans…[33]

Ответа не последовало.

– Значит, мертв, скотина, – внятно произнес Костя.

Ему ответила тишина.

Со стороны моста не доносилось ни звука. Но они были там! Они спустились с мостового подбрюшья и теперь чалились к берегу в лодчонке. Костя осторожно, стараясь не потревожить своих, вылез из гнезда на дрезине, спрятался в тени у нее под боком. Вот лодка вошла в прибрежные камыши. Эх, прав Спиря, не настоящая это река, а полноводное болото. Вода в нем щедро разбавлена кровью и слезами. Дно не то илом устлано, не то человеческими останками. Вот они выпрыгнули на берег: один, два, три. Ну, с Богом…

Первого немца Костя убил сразу, едва его голова показалась над краем насыпи. Немец, раскинув руки на стороны, завалился назад и укатился в камыши. Второй не побоялся наброситься на Костю, но стрелять почему-то не стал. А напрасно. Костя слышал, как он хрипел где-то в темноте, под колесами дрезины. Третий упал в Костины объятия, сраженный пулей снайпера. Этот третий нес на себе взрывное устройство. С мертвеца, лежавшего за мешками на дрезине, Костя сдернул плащ-палатку. В нее он увязал и взрывное устройство, пистолеты и боеприпас убитых им немцев. Не забыл собрать у мертвецов часы и сигареты. Узел получился превеликий и тяжеленный.

– Дело сделано! – внятно произнес Костя в темноту. – Взрывное устройство у меня.

– Так проори об этом погромче! – ответили ему сумерки голосом старшины Лаптева.

– Выходите, товарищ старшина! – усмехнулся Костя. – На берегу немцев больше нет, ручаюсь!

* * *

– Проснись!

Костя открыл глаза. Над ним висел купол предзимней небесной синевы, редкие облачка неподвижно висели на нем, подобно заплаткам. Снег перестал, стало холодновато.

– Хорош дрыхнуть! – Спиря снова пихнул его в бок. – Тихо так… Аж жуть берет… Почему так тихо-то, а?

– Ясно. Будет налет. – Костя зевнул. – Вот и будет тебе шум.

– Вставай! – не унимался Спиря.

Костя вскочил. Отбросил в сторону и шинель, и плащ-палатку. Выпустил в пространство драгоценный, нагретый воздух, принялся разминать затекшие ноги. Лужица, с вечера стоявшая на дне облюбованной Костей и Спиридоновым воронки, покрылась молодым ледком. Где-то, пока еще совсем далеко, за Доном гудели двигатели самолетов, но не тех, что сбрасывали бомбы на Москву. Это были другие самолеты, похожи на ТБ-3, с которого они десантировались на руины Ростова-на-Дону. С противоположной стороны, оттуда, где окраины Ростова смыкаются с задонской степью, тоже летели самолеты. Костя нашарил каску, сунул руки в рукава шинели.

– А как насчет пожрать? – спросил он у Спиридонова.

– Так мост еще не разминировали, – шепотом ответил тот. – Там, под полотном, саперы так и сидят, в лодки взрывчатку грузят. Много ее позакладывали! Как разминируют: с того берега харчи привезут. Так-то оно. А пока…

Его голос потонул в реве моторов. Штурмовики прошли у них над головами. Костя насчитал десять штук. Навстречу им из-за ясного горизонта выскочило звено истребителей. Вот один из них, покачав крылами, пошел на снижение. Лучи утреннего солнца заиграли у него на крыльях. Костя разглядел черные кресты свастики.

– Надо ныкаться, Спиря, – хмыкнул Костя. – У нас на Москве в такие минуты все ломились в убежище.

Первую бомбу штурмовик сбросил в трехстах метрах от их позиции, не далее. Остальные принялись опорожняться в черте города. «Мессершмитты» вились вокруг них, как оводы вокруг овец. Они кружились, жаля противника пулеметными очередями, зудя моторами до тех пор, пока один из штурмовиков не загорелся. Послышался отвратительный, на повышающейся ноте вой, словно не бездушная машина неслась к земле, а учуявшее близкую гибель раненое животное…

Костя со вчерашнего дня приметил на уклоне берега сохранившийся после обстрелов и бомбежек подвал. Видимо, сам домик был небольшим: пара этажей, одно парадное, но подвал оказался крепким, и Костя шмыгнул в щель между нависшей балкой и перекореженной дверью. Через пару минут на него обрушилась твердая тяжесть Спиридонова.

– Не туда бомбы сбросили, – буркнул он. – Промахнулись и чуть не по своим. Так-то оно.

– Ты тут крамолу не разводи! – Костя погрозил темноте кулаком.

– Нешто не боишься? – засопели в ответ из мрака.

– Всего бояться – лучше и не жить! – Костя шумно зевнул.

Спиридонов на мгновение умолк, словно раздумывая.