– …В городе полно трупов. – Перфильев по-прежнему тяжело дышал. – …А мне надо назад, на Аксай… Я роту без себя оставил… Нам бы пополнение…
– В городе полно немцев, не всех вычистили, – в унисон ему отозвался политрук. – Лаптев слышал стрельбу, совсем неподалеку…
– Отставить панические настроения! – рявкнул Фролов. – Значит, говоришь, Каменоломни…
– Танки! – прервал его политрук.
Костя, отбросив лопатку, выполз из окопа на земляной бруствер. Из плотной пелены тумана выбегали арки моста. Скрежет доносился оттуда, из-под арок, из тумана. Косте доводилось слышать танки лишь раз, но этот надсадный, на высокой ноте вой и металлический скрежет он запомнил. Они невыносимо медленно ползли по мосту, наставив на город черные зраки орудийных стволов. Впереди танковой колонны шел человек в распахнутом тулупе, с непокрытой головой и в наушниках. Он водил из стороны в сторону миноискателем, время от времени замирал, чутко прислушиваясь. От реки к полотну моста поднимался густой туман. Ноги сапера тонули в нем, и Косте казалось, что человек этот шагает по облакам. Танковая колонна медленно ползла следом за ним. Бронированные монстры приноравливались к неспешному шагу человека. Орудийный ствол переднего танка нависал над его головой, подобно благословению страшного воинственного божества.
– Ишь, Швыряйло, смельчак, – пробормотал политрук, не отнимая от глаз бинокля. – Такой же, как ты, товарищ капитан.
– Такой да не такой, – огрызнулся Фролов. – Этот проходимец потому и жив до сих пор, что чует опасность. Чует! Нет-нет, ты посмотри, как он идет, словно балерина к рампе на комплимент!
А человек в белом тулупе уже миновал надводную часть моста. Скрежет и вой становились все громче, и Костя сполз на дно окопа.
– Эх, пожрать бы… – это были первые слова, которые Костя услышал от Верещагина в тот день.
– Так, может быть, следом за танками и пехота до нас докатится, а с ней и кухня, – сказал отзывчивый Спиря. – Тогда и пожрем. Так-то оно.
По левую и правую сторону от моста на берег лезла пехота. Переправлялись кто во что горазд. В ход пошли все подручные плавсредства, включая связанные друг с дружкой проводами телеграфные столбы. Вымокшие, промерзшие до костей солдатики собирались в серые косяки и брели мимо окопавшегося батальона Фролова куда-то в глубь города. А слева, вдоль железнодорожного полотна, шли, набирая скорость, танки. Шум моторов мешал Косте расслышать разговоры в командирском окопе. Наступала их вторая ночь в Ростове-на-Дону…
Утром следующего дня осуществились Спирины мечты о еде.
– Тут есть мясо! – Вовка забавно шлепал губами, жадно поглощая содержимое котелка. – Ты ешь. Так-то оно. Чего смотришь? Или на Москве к пирогам одним привык?
– Да че там пироги-и-и… – протянул Телячье Ухо. – Мы вина рейнские пили и селедкой зажирали. Мы мандарины ели и зимой, и летом. Мы…
– Утихни, дядя Гога, – Костя пихнул его в бок.
Они сидели на дне окопа, грязные, вымокшие и счастливые уже тем, что наконец-то поели досыта. На поверхности земли, над их головами висел пасмурный, знобкий день начала зимы. Костя думал о Москве. Там Якиманку уж завалило снегом, и татарин Хайдулла с самого утра скребет снег на дворе большой деревянной лопатой. Костя высунулся из окопа, глянул на мост, на руины. Ни единой целой крыши вокруг, ни единого домишки, пригодного для ночлега. Между кирпичных осыпей и исковерканных останков, размалеванных свастикой, к ним пробирался старшина Лаптев. Он шел, не скрываясь, громко вороша подошвами сапог кирпичное крошево.
– Хорошо зарылись, одобряю!
Он соскочил в окоп, сел рядом со Спиридоновым, подсунув под себя полы шинели.
– Вымокли мы, дядя. Обсушиться бы, обогреться. Так-то оно. Да и ночевать-то как? В таком холоде разве уснешь? Да и зачем? Тихо ведь. Глянь, зенитки к нам уж прикатили с того берега. Тут расчеты зенитные кашей нас оделили, а теперь и поспать бы. Так-то оно.
– Отставить нытье, – задумчиво произнес Лаптев, закуривая. – Сейчас придут Свинцов и Марков, а вы ступайте в тот подвал.
– В котором вчера ныкались? – уточнил Костя.
– Да. И еще: поступил приказ сушиться. И еще: там, за каланчой хозвзвод расположился. Ступайте. Там каждому отпущено того…
– Водка? – уточнил Костя.
– Она, – вздохнул Лаптев.
К утру небо прояснилось, подморозило. Откуда-то с востока яростно задул влажный ветер, и стало вовсе погано. Так зябко, как никогда не бывает в Москве даже в самую лютую стужу.
Налеты немцев участились, и водная гладь Дона все чаще разрывалась фонтанами вздыбленной воды. Вот и этой ночью у них над головами непрестанно тарабанили зенитки. Дон бесновался, вторя им. Казалось, будто терзаемая разрывами тяжелых бомб река намеревается выскочить из русла, спастись, бежать в прибрежные степи, в сторону далеких кавказских скал, укрыться там от напастей войны, разбежаться мелкими озерцами по балкам и оврагам. Костя уснул, слушая, как тонны воды, вздыбливаемые взрывами, обрушиваются в реку.
Его разбудила тишина. Он открыл глаза, попытался пошевелиться. Тело плохо повиновалось ему, придавленное теплой тяжестью.