Мунфлит

Минули годы. Из юноши я превратился в мужчину и, должен отметить, достаточно крепкого, хоть и кормили нас плохо и скудно. Видимо, за здоровье свое и силу я мог поблагодарить свежий воздух. Он там действительно был хорош. Место-то выбирали не только для крепости, но и для дворца. Рвы наконец прокопали, стены крепости мало-помалу строились, вырос крепостной вал, и нужда в нашем труде наконец отпала. Теперь каждый день очередной отряд каторжников убывал прочь отсюда. Мне пришлось оставаться почти до конца. Нашей команде велено было строить новую дренажную трубу вместо размытой ливнями прежней.

На десятый год нашего заключения и двадцать шестой моей жизни настало утро, когда охранники повели нас не на работу, а передали конным конвойным, по ружьям и длинным хлыстам которых я немедленно понял, что мы покидаем Имегуен. Но прежде приказа трогаться в путь к нам присоединился еще отряд, и какова же была моя радость, когда я увидел в нем Элзевира! Мы с ним в течение последних двух лет вообще не сталкивались. Я работал снаружи, а он в большой крепостной башне, и нам не удавалось встретиться даже мимолетно, чтобы хоть обменяться приветствиями. Волосы у Элзевира поседели сильнее прежнего, с лица не сходила гримаса грусти. Что же до перекрестья игрека на щеке, я не придал ему никакого значения. Мы здесь все были меченые и настолько привыкли к этому, что человек без клейма на лице показался бы наподобие одноглазого. При виде меня Элзевир улыбнулся, и маску суровости будто стерло с его лица. К доброй улыбке добавилось радостное восклицание. А когда мы остановились и нам раздали еду, у нас наконец появилась возможность поговорить. Совсем вкратце, но и это доставило нам огромное удовольствие – удовольствие и одновременно грусть. Ведь ни мне, ни ему будущее не сулило ничего хорошего. Элзевир встретит на каторге близкую уже старость, а я проведу на ней лучшие годы жизни, чтобы в итоге тоже состариться и окончить дни свои заключенным.

Вскоре нам стало известно, куда лежит новый наш путь. Молва донесла: нас прогонят пешком до Гааги, затем до Схевенингема, где погрузят на судно, которое довезет нас до острова Ява, а там попадем мы в одно поселение, где труд каторжников используют для работы на плантациях сахарного тростника. Вот уж и впрямь конец всем прошлым надеждам и устремлениям! Жить и умереть рабом на плантациях в далекой голландской колонии. Снова вернуться в Мунфлит и встретиться с Грейс я не чаял уже давно. Теперь предстояло расстаться с мыслью не только о родине и свободе, но даже о нормальном воздухе в этом мире. Нещадно палящее солнце, душные испарения тропических болот да хлысты надсмотрщиков – вот и все, что мне предстоит до самой могилы. «Неужто исхода нет? – размышлял я в тоске. – Да и откуда ждать помощь?» Десять лет я лелеял планы побега и убеждался в их безнадежности. Будь мы с Элзевиром заперты в тюрьме или каком-нибудь подземелье, возможно, изобрели способ освободиться, но здесь… Скованные по несколько человек, что мы могли поделать?

Погруженный в столь грустные размышления, я с прикованными к металлическому пруту запястьями тащился по неровным дорогам. Впереди меня шел Элзевир. Я глядел на его седину и ссутулившиеся плечи, вспоминая о временах, когда в волосах его лишь едва пробивалась проседь, а сам он был прям и крепок, словно одна из колонн мунфлитской церкви. Что же нас довело до нынешнего состояния?

Перед глазами, как наяву, возникла сцена последней нашей с Грейс встречи в летнем домике. И голос ее зазвучал у меня в ушах. Милый и полный тревоги голос, убеждающий не прельщаться камнем с печатью проклятия.

И сокровище Джона Моуна действительно стало причиной всех наших бед. Оно начало разрушать мою жизнь с той самой ночи, когда я проник впервые в склеп под мунфлитской церковью. Мысленно проклиная и сокровище, и Черную Бороду, и всех почивших Моунов, я продолжал влачить стопы дальше с навечно выжженным на щеке их знаком.

В Гааге нам довелось пройти по той самой улице, где жил Алдобранд. Дом его мне показался по виду необитаемым, даже вывеска над входной дверью исчезла. То ли покинул торговец эти места, то ли вовсе сей мир. И вот, наконец, мы достигли пристани. Прощай, Европа. Прощайте, несбывшиеся надежды. Тем не менее запах моря изрядно меня взбодрил, и я принялся упоенно вдыхать его полной грудью.

Глава XVIII В заливе

И если провиденья лигой

Снять с человека пены слой,

Окажется: неимоверно близок

Всегда он был к земле родной.

Томас Худ. «Ли Шор»