Мунфлит

Ночь эта была холодной, вода – ледяной. На мне от всей моей арестантской одежды остались только штаны и ботинки, которые мигом насквозь промокли. Борьба с прибоем опустошила меня. До сих пор удивляюсь, откуда хватило мне сил мертвой хваткой вцепиться в конец веревки, но минуту спустя я уже оказался среди народа на берегу. Мое появление люди встретили новым взрывом криков, чьи-то сильные руки подхватили меня. Перед глазами моими плавала мутная пелена. Я не мог выдавить из себя ни слова, настолько горло разъело мне солью. Меня обступила толпа. В ней среди множества мужчин углядел я нескольких женщин. Колени мои подламывались. Я слепо пытался найти опору в ком-то из этих людей, но, не удержавшись, упал на берег. Смутно помню, как на меня набросили пальто, перенесли прочь от ветра и бури в теплое помещение, где я, закутанный в кокон из одеял, оказался уложен перед огнем. Тело мое онемело от холода, волосы слиплись от соли, кожа побелела и сморщилась. Мне влили в рот спиртное. Оно принесло мне сперва блаженное полузабытье, а затем глубочайший сон без сновидений, продлившийся много часов.

Затем он стал покидать меня, мало-помалу, нежно, и я, обнаружив, что так и лежу, плотно закутанный, возле огня, постепенно осознавал в полудремотном блаженстве, что мне удалось ускользнуть не только от пожизненной каторги, но и от мук – неизбежных спутников погибающего в морской пучине. Я жив, снова свободен и вернулся на свой родной берег. Дремота уже настолько меня оставила, что я смог немного пошевелиться, затем оглядеться и заметить возле себя стол, а за ним сидящих перед стаканами и бутылкой двоих мужчин.

– Он приходит в себя, – произнес один из них. – Стало быть, есть надежда, что выживет и расскажет, кто он и из какого порта следовало его судно.

– Много уже судов откуда-то выходили и куда-нибудь шли, в одну сторону аль в другую, но этот берег конец для них положил всему, – сказал второй. – Уйма честных людей попали в крушение, и никому из них не суждено было выжить в подобном море. Да и этот бы свои дни окончил, кабы ему не помог отчаянный тот смельчак. Храброе сердце. Храброе сердце, – дважды повторил он, словно бы обращаясь не к собеседнику, а к самому себе, а затем, уже громче, продолжил: – Пододвинь-ка ко мне поближе бутылку. Этот утренний холод коли хорошим глотком не согреть, того и гляди одолеет простуда. Прямо-таки все нутро скукоживается. Эх, не сидел-то я здесь уж лет десять. С самых тех пор, как Элзевира, беднягу, выжили.

С места, куда меня положили, лица говорящего мне было не видно, но голос показался знакомым. Я начал рыться в недрах своей ослабленной пережитым памяти, тщась выудить из далеких ее закоулков затерявшийся где-то там его образ, и тут-то как раз он упомянул Элзевира. Меня подбросило на подушке.

– Где Элзевир? – Я сел, надеясь его увидеть лежащим рядом. В голове моей закружились вихрем сцены борьбы нашей с морем, вплоть до последней, когда Элзевир спас меня, резко вытолкнув по направлению к суше. Но я не увидел его теперь ни рядом с собой, ни поодаль. Неужто благодаря своей великанской силе очнулся гораздо раньше, чем удалось мне? В таком случае, вероятно, вышел на улицу.

– Тише, тише, – сказал мне второй мужчина. – Ложись да поспи еще. – И добавил, уже обращаясь к тому, чей голос был мне знаком: – Бредит. И как уцепился-то за слова твои про Элзевира.

– Совершенно не брежу, – поторопился возразить я. – Вы ведь говорили про Элзевира Блока? Так, умоляю, скажите, где он и все ли в порядке с ним?

Оба мужчины вскочили на ноги, сперва потрясенно уставившись друг на друга, затем – на меня, и мне стало ясно, чей это голос. Надо мной навис мастер Рэтси, тот же, что прежде, только волосы у него стали гораздо седее.

– Кто? – вскричал он. – Кто это тут говорит об Элзевире Блоке?

– Не узнаете меня, мастер Рэтси? – Я глянул прямо ему в лицо. – Вспомните-ка Джона Тренчарда, который так много лет назад покинул эти края, и умоляю, скажите, где мастер Блок?

У мастера Рэтси сделался такой вид, будто явилось ему привидение. Какое-то время он молча таращился на меня и вдруг, стремительно ко мне склонившись, пожал от избытка чувств мою руку так сильно, что я снова повалился на подушку, а затем осыпал градом вопросов. Что со мною стряслось? Где я пропадал? Откуда прибыл сюда? И еще много всего другого жаждал узнать обо мне мастер Рэтси.

– Довольно, добрый мой друг, – остановил его я наконец. – Я, разумеется, вам отвечу, но только сперва скажите, где мастер Элзевир?

– Не могу, – развел руками Рэтси. – Ни одна здесь живая душа слыхом не слыхивала об Элзевире с того самого летнего дня, как мы высадили тебя и его на ньюпортский берег.

– Ну и к чему эта ложь? – разозлился я, возмущенный его осторожностью. – Я не брежу и уже совершенно пришел в себя. А спас меня из прибоя минувшей ночью именно Элзевир. Сами же наверняка знаете: это он вышел вместе со мной на берег.

– О! – выдохнул до того скорбно и потрясенно Рэтси, что у меня зародилась ужаснейшая догадка. – Значится, это он, Элзевир, протащил тебя сквозь прибой.