Я достиг самого верха берега, сел, упер локти в колени, ладонями обхватил лицо и принялся пристально смотреть на воду. Не ведая помутненным от горя рассудком, куда и зачем бреду, я все же каким-то образом оказался именно там, где и должно. Там, где под саваном из расщепленной вдрызг древесины плавал Элзевир Блок, которого мне обязательно нужно было встретить, когда он выйдет. И я знал, что произойдет это именно здесь. Когда «Батавиамен» выбросило на наш берег, я стоял к нему так же близко, как наши спасатели к нашему бригу, и видел, как люди, прыгая себе на погибель с носовой части в воду, тщетно пытались пробиться через прибой. Меня отделяло от них такое маленькое расстояние, что я мог разглядеть их лица. Отчаянную надежду выражали они, а затем течение утаскивало несчастных на глубину. Не выжил тогда никто, но в итоге все они оказались на берегу. Иные изрядно побитые галькой, а кто без единой царапины. Те же лица, только застывшие, ибо попытка перехитрить природу обернулась для этих людей сокрушительным поражением.
И вот теперь я сидел и ждал, когда он появится. Мужчины на берегу оставляли мое одиночество без вмешательства. Ни слова, ни оклика в мою сторону. Мунфлитские полагали меня незнакомцем из Рингстейва, рингстейвским я казался кем-то из Мунфлита, и все они дружно придерживались суждения, что мне приглянулся какой-то из плавающих бочонков и я хочу досидеть до момента, когда его выбросит на берег.
Чуть позже ко мне подошел Рэтси. Он принес с собой хлеб и мясо, которые настойчиво уговаривал меня съесть. Мне этого решительно не хотелось, и я согласился, лишь уступая его напору, однако, едва попробовав, мигом умял всю еду без остатка, после чего мне стало гораздо легче. Вести с ним беседу, однако, я был по-прежнему не в состоянии и отвечать на его вопросы – тоже, хотя в иных обстоятельствах сам бы наверняка ему задал их тысячу. Рэтси наконец понял, что не разговорит меня, и тоже умолк, но остался рядом со мной, время от времени следя сквозь подзорную трубу за происходящим на море. По мере того, как день разгорался, все больше людей оставляли свои костры и спускались к воде. Волны щедро выбрасывали трофей за трофеем. Работа на берегу кипела. Трудились люди с охотой, и не то чтобы каждый пекся только о собственном благе. Выловленное складывалось сначала вместе. Делить его начинали позже.
А потом я заметил, как на воде, за рифами, среди множества самых разнообразных обломков, появилось несколько черных шаров. Волны их поднимали и опускали, словно буи, но это были совсем не буи, а головы утонувших. Опознать их на таком расстоянии я не смог даже с помощью подзорной трубы, которую принес с собой Рэтси, но увидел плывущий вверх дном полубаркас и еще одну лодку, хоть и не перевернувшуюся, но пустую, которая погрузилась в воду по самый фальшборт. К полудню на берег выбросило первое тело. Небо уже немного расчистилось, робкие солнечные лучи пытались пробиться сквозь тучи к земле. Вскорости выкинуло еще троих. Рэтси спустился вниз. Вернувшись, он сообщил мне о железных браслетах на левом запястье у каждого из утопленников, и, хотя ни слова не произнес про их лица, заклейменные буквой «Y», я мог с уверенностью заключить, что это люди с полубаркаса. Переложив тела на брезент, мужчины перенесли их на вершину берега, где им и суждено было оставаться, пока их не опустят в могилу.
А потом я почувствовал: он приближается. И когда в прибое, кружась, появилось еще одно тело, я уже знал, чье оно. Его выбросило почти под тем местом, где сидели мы с Рэтси. Я, пренебрегая опасностью низового течения, бросился вниз, прямо туда, где бурлила белая пена, и обхватил Элзевира, ценою собственной жизни вбежавшего ночью в прибой, чтобы помочь мне дотянуться до спасительной веревки. Принес свою жизнь в угоду моей, бесполезной. Рэтси уже подоспел ко мне. Мы вдвоем вытащили Элзевира из пенных волн. Я выжал из его волос воду, вытер ему лицо и, опустившись перед ним на колени, поцеловал в холодный лоб.