Несмотря на внешне спокойное поведение детей, я все же волновался, как на них повлиял наш конфликт. Во всех книжках по психологии и руководствах для родителей говорится, что дети всегда винят себя в разводе родителей. Вот Елизавета I на все попытки придворных утешить ее отвечала: «Уверена, будь я мальчиком, папа никогда не отрубил бы маме голову». Я беспокоился, как Джейми отреагирует на наше примирение. У меня не выходили из головы его вспышка в бассейне и злобный взгляд в мою сторону, когда его мать рыдала на ироническом семейном торжестве.
Я придумал, как можно поговорить по-мужски с моим полумальчиком-полумужчиной, – мы вместе пошли выгуливать Вуди.
– Такого безобразия больше не повторится, – объявил я, но получилось похоже на извинения.
– Ты не можешь обещать, – охладил он мой пыл, словно мудрый родитель.
– Зато могу обещать, что я изменился.
– Посмотрим. – Именно так говорят взрослые, когда не хотят спорить.
Мы помолчали, и я уже начал переживать, что сын никогда не простит мне травмы, которую я нанес ему в решающий подростковый период. Но тут ни с того ни с сего он выдал:
– По крайней мере, здесь больше не будет этого говнюка Ральфа.
– Джейми! Не смей произносить такие слова в присутствии отца.
– Какие, «Ральф»?
– Совершенно верно…
Вдали урчала газонокосилка, аромат свеже-скошенной травы мешался с легким дымком от первых летних барбекю. Потом показались Мэдди и Дилли на велосипедах; дочь запыхалась и раскраснелась, догоняя нас.
– Мы подумали, а не пойти ли нам всем вместе туда, под навес, поесть мороженого?
– Отличная идея! Возьмите мне кофе, – крикнул я вслед нашим велосипедисткам, а пес увязался за ними.
– Не хочу мороженого. Можно мне деньгами? – тут же заныл Джейми, не желая проникаться серьезностью момента.
Идеальная картинка – семейство сидит на террасе кафе в лондонском парке, дети таскают шоколадную пенку из кофейных чашек родителей, пробуют мороженое друг у друга. Я болтал и смеялся вместе со всеми, но будто наблюдал за сценой со стороны, подобно тайному антропологу В каком блаженном неведении относительно ценности этого момента пребывает вся семья; как хрупко и почти неосязаемо человеческое счастье. А ведь возможно, именно здесь и сейчас – лучший момент их жизни. Словно из далекого будущего я оглядывался на сегодняшний день и понимал, что так оно и есть.
Мэдди, такая красивая и добросердечная, морщинки на лице от сорока лет улыбок людям. Джейми, тихий и важный, благоразумно и здраво рассуждающий. Дилли, исполненная энтузиазма и веры в добро; она готова сочувствовать каждому встречному и даже пса, выклянчивающего подачку, урезонивает так ласково и нежно, что тот расценивает это как приглашение взгромоздиться к ней на колени и лизнуть в нос. И я, по центру, фиксирующий в памяти сцену, прозревший и принявший собственную важную роль в своей семье; осознавший наконец, что являюсь одной из главных деталей, скрепляющих этот хрупкий самодельный механизм. Я чувствовал себя новорожденным отцом, евангелическим семьянином, готовым стучаться в двери воскресным утром и предлагать людям поклоняться их супругам: «За то, что, э-э, ваша жена произвела на свет новую жизнь, а вы дали ему имя Уэйн».
Впрочем, может, я просто отвлекся, потому что Дилли болтала без умолку, а я уже научился, как остальные члены семьи, отфильтровывать ее трескотню.
– Пап-можно-я-поменяю-телефон-на-Блэк-берри-потому-что-ой-у-меня-мороженое-кончилось-но-это-совершенно-бесплатно-и-можно-даже-сэкономить-ой! – посмотрите-на-Вуди-какой-милый-и-клевая-рубашка-кстати-а-что-подарить-бабушке-ко-дню-рождения-а-сегодня-вечером-
Джейми с нежностью улыбнулся сестре и только заметил:
– До Рождества не рассчитывай, но таймер ты уже завела.
Мэдди рассказала мне кое-что о нашем тихом философичном сыне. В тот мучительный «очистительный» период, когда Мэдди жила у своих родителей в Беркшире, она однажды открыла дверь и увидела на пороге Джейми, в школьной форме. Ему пришлось целый час ехать на электричке, а потом еще около часа идти пешком. Мэдди был потрясена и обрадована, когда сын внезапно объявился в доме дедушки с бабушкой, сжимая в руках шоколадку с апельсиновыми цукатами для своей мамы. И то время, что ему полагалось провести на дополнительных по математике, он сидел с матерью на лавочке в саду, уплетая вместе с ней шоколад.
– Короче, мы тут с Дилли поговорили…
– Вы
– Ну да. Я уговорил ее заплатить за билет на электричку, – пояснил он с набитым ртом. «Съесть шоколадку вместе» означало, что Мэдди досталось два или три кубика, а ему – все остальное. – В общем, мы подумали, что ты должна знать… что бы ты ни решила, делай так, как хочешь ты, а не, как думаешь, хочется нам. Потому что чего ты хочешь, того и мы хотим.
Мэдди говорит, она тогда в первый раз заметила, что у него ломается голос.
– Нет, так не пойдет, – ответила она. – Потому что я хочу того, чего хотите вы, и, значит, мы зашли в тупик! – И поцеловала сына в макушку, чтобы он не видел ее слез.
Позже я заметил, что Мэдди хранит в своей тумбочке обертку от этой шоколадки. Всякий раз, натыкаясь на нее, я испытываю гордость за своего сына, которой, правда, предшествует мимолетная досада, что мне опять досталась лишь пустая обертка.