Музыка души

Казалось бы, не слишком обнадеживающий ответ, но зная племянницу и ее сдержанность в выражении чувств, Петр Ильич был уверен, что они гораздо глубже, чем она показывает.

– А хотела бы ты, чтобы он стал твоим мужем? – напрямую спросил он.

– Да, очень! – Аня мечтательно улыбнулась, и ее серые глаза засияли. – Даже жаль, что ему так долго учиться, – и поспешно добавила: – Но я готова ждать окончания курса, сколько нужно.

Вот и у второй племянницы судьба, считай, устроена. И как тут не пожалеть о Татьяне – когда младшие сестры одна за другой раньше нее выходят замуж.

Венчание состоялось в церкви во имя царицы Александры, находившейся в здании Александровского военного училища – внушительного белого здания в классическом стиле с колоннами. Простая, можно сказать аскетичная, церковь быстро наполнилась людьми: все многочисленные родственники невесты жили в Москве. В какой-то миг Петр Ильич пожалел, что приехал на свадьбу: окружающая обстановка напоминала собственный катастрофический опыт. Но он постарался не думать об этом.

По окончании церемонии начался торжественный обед, длившийся до позднего вечера и страшно утомивший Петра Ильича. Именно этой праздничной суматохи он и боялся, когда ехал в Москву. Наконец, в полночь молодых посадили на поезд до Варшавы, куда они отправились на медовый месяц. Хоть и грустно было расставаться, но при виде сияющей Толиной физиономии разом забывались и печаль, и усталость. В гостиницу Петр Ильич вернулся вымотанный до предела, но счастливый.

***

Май – единственный месяц, когда бедная каменская природа была по-настоящему хороша. Кругом цвели ландыши, и Вера, приехавшая с мужем к родителям на время своей беременности, каждый день приносила Петру Ильичу любимые цветы и ставила в небольшую вазочку на столе.

Увлекшись сочинением трио, он отложил «Мазепу» и только теперь в Каменке вновь вернулся к опере. Писал он с усилием, по-прежнему скованный холодностью к сюжету. Занимаясь аккуратно каждый день, он не испытывал и двадцатой доли того вдохновения и любви к своему детищу, какие испытывал прежде. Порой хотелось бросить оперу совсем, и только титаническими усилиями воли он заставлял себя продолжать работу.

И все бы хорошо, если бы не Таня. Она была здорова, но вела себя отвратительно: ярко красилась, безобразно и пестро одевалась, флиртовала сверх всякой меры с каждым мужчиной, попадавшимся под руку. Страшно подумать, что станется с этой девочкой.

Теплым прозрачным вечером, когда в саду пели соловьи, а Петр Ильич читал «Холодный дом» Диккенса, в его комнате появился Модест, заглянувший к сестре на неделю перед отъездом в Гранкино. С неудовольствием оторвавшись от книги, Петр Ильич поднял глаза на брата и замер. У того было настолько потерянное выражение лица, что небольшое раздражение мгновенно улетучилось, уступив место тревоге.

– Герман Карлович умер, – словно не веря сам себе, сообщил Модест.

– Как? – пораженно спросил Петр Ильич – ведь Конради был совсем не старым человеком.

– Сердечный приступ. Он умер в дороге – в Купянске Харьковской губернии, – немного помолчав, Модест растерянно добавил: – Не знаю, что делать: ехать ли с Колей в Купянск, или в Гранкино за Верой и там уже сообщить Коле? Или сообщить ему сразу же? Бедный мальчик – только он отправился от предательства матери, теперь вот и отца потерял.

– Как ты поедешь с твоим незажившим нарывом?

– В любом случае придется – Коля же должен попасть на похороны отца.

Петр Ильич задумчиво кивнул:

– Пожалуй, стоит как-нибудь деликатно рассказать ему сейчас, подготовить…

Весь вечер они обсуждали планы дальнейших действий, так ни до чего и не договорившись. Но несколько дней спустя решили, что Модест с Колей поедут в Харьков, куда уже привезли тело Германа Карловича. Как они и ожидали, Коля воспринял новость тяжело, много плакал, но к моменту отъезда начал приходить в себя, хотя по-прежнему был грустен и бледен.

Когда Модест уехал, на Петра Ильича напала отвратительно-томительная скука, заставлявшая с нетерпением ожидать часа отхода ко сну. С утра до вечера он мечтал о том, чтобы вернуться в Италию. А тут еще Лева привез учителя для мальчиков, которого негде было поместить. Хотя ни он, ни Саша не сделали ни единого намека, Петр Ильич остро чувствовал, что стесняет их, занимая лишнюю комнату. Эта мысль тяготила, и в начале июня он уехал в Гранкино к Модесту. Тем более последнему сейчас как никогда нужна была поддержка брата.

***

Гранкино не могло похвастаться особой прелестью: крошечный оазис среди бесконечной степи. Симпатичный, но слишком молодой сад. На сотни верст вокруг – ни малейшего леса. Зато абсолютная тишина – даже днем ни единый звук, кроме шелеста листвы, не нарушал ее. После каменского многолюдства и суеты она служила приятным контрастом.

– Как прошла твоя поездка в Харьков? – первым делом поинтересовался Петр Ильич у брата, когда Колю отправили спать.