Музыка души

Вернувшись домой, впечатленный красотой Вечного города, в котором бесконечно можно варьировать маршрут прогулок и никогда не наскучить видами, Петр Ильич обнаружил, что его поджидает огромное количество корреспонденции.

Анатолий писал, что уже сомневается делать ли Коншиной предложение. Чего и следовало ожидать. Петр Ильич попытался образумить брата. С Прасковьей Владимировной он познакомился в свой последний визит в Москву, и девушка ему понравилась. Она была бы Толе замечательной женой – лучше и выдумать невозможно.

Телеграмма из Москвы сообщала об успехе Второй симфонии, исполненной под управлением нового капельмейстера Зике. Убийственно грустно было думать, что вот уже иные деятели появились на месте Николая Григорьевича.

Юргенсон писал, что Адольф Бродский играл в Вене скрипичный концерт, от которого в свое время отказался Ауэр, заявивший, что он слишком сложен. Причем Ауэр не только сам не исполнял его, но и других скрипачей отговаривал! С тех пор вот уже два года никто не решался играть несчастный концерт. Героический поступок Бродского тронул Петра Ильича до глубины души. Еще больше он оценил его подвиг, развернув немецкую газету и наткнувшись на заметку некоего Ганслика:

«Русский композитор Чайковский, конечно, необычный талант, но форсированный, производящий неудобовкушаемые, безразборные, безвкусные вещи. Все, что мне из них известно, есть странная смесь оригинальности и грубости, счастливых мыслей и безотрадной утонченности. Мы видим ясно дикие, пошлые рожи, слышим грубые ругательства и обоняем сивуху. Фридрих Фишер однажды говоря о чувственной живописи, выразился, что бывают картины, которые «видишь, как воняют». Скрипичный концерт Чайковского приводит нас в первый раз к ужасной мысли – не бывают ли и музыкальные пьесы, которые «слышишь, как воняют».

Этот отзыв больно уязвил Петра Ильича. Уж насколько он привык к нападкам критики, но подобного не ожидал. Даже Кюи, словно задавшийся целью разругать любое его произведение, до таких гадостей не доходил.

Рождество встретили невесело: Модест заболел лихорадкой, Коля страдал сильным кашлем. А в сам праздник у бедного ребенка разыгралась такая страшная мигрень, какой Петр Ильич ни разу еще не видел. Однако елка была наряжена, упускать праздник не хотелось, и его просто перенесли на следующий день – когда все почувствовали себя лучше.

***

Кондратьевы уехали. Без них стало немного грустно, зато освободилась масса времени для творчества. Петр Ильич немедленно принялся за трио, сжигаемый почти болезненным стремлением сделать все поскорее.

Начав писать сразу после завтрака, он так увлекся, что просидел не вставая весь день. Уже почти стемнело, когда он распрямился и повел затекшими плечами. Он был доволен проделанной работой: черновые эскизы трио были закончены. В голове не осталось ни одной связной мысли.

В дверь робко постучали – вся прислуга уже выучила: когда Петр Ильич запирается в своем кабинете, его нельзя беспокоить.

– Войдите! – крикнул он.

Смуглый темноволосый паренек лет восемнадцати принес целый ворох писем.

– Ваша корреспонденция, синьор, – с поклоном сообщил он и тут же испарился.

Петр Ильич страдальчески поморщился: переписка когда-нибудь сведет его с ума. И ведь год от года писем становится все больше. Быстро перебрав самые разнообразные конверты, он решил начать с приятного – письма от Юргенсона. Послания Петра Ивановича, в подробностях и при этом остроумно отчитывавшегося о московской жизни, всегда было интересно читать. Но в этот раз ждали совершенно иные впечатления. Юргенсон сообщал о смерти от скарлатины своего младшего сына – пятилетнего Алеши. Страстно любившего жизнь Петра Ильича всегда потрясали известия о чьей-либо смерти. Тем более когда это знакомый и любимый человек. Тем более когда это маленький ребенок, которому еще жить и жить. Он не просто сочувствовал другу, но и сам испытывал настоящее горе.

За ужином Модест сообщил, что Алина Ивановна зовет его пожить с ней в Алжире.

– Все расходы берет на себя. Местность красивая. Думаю,  стоит принять приглашение. Да и Коле хорошо будет повидаться с матерью.

– Пожалуй, – кивнул Петр Ильич. – А меня Аня Мерклинг просила привезти ей Прозерпину Бернини.

– Бернини! – скривился Модест, состроив физиономию великого ценителя искусства. – Он же ужасен! Может, Аня лучше предоставит выбор мне? Я бы подыскал что-нибудь действительно стоящее.

– Я спрошу ее, – улыбнулся Петр Ильич.