Музыка души

По католическому календарю наступила Страстная суббота. Но какие же нехристи эти французы! В такой день не только все магазины, рестораны и кабаки были открыты, но и в театрах везде шли представления. В России подобное было немыслимо.

Постепенно Петр Ильич свыкся с новым ритмом жизни, опера начала продвигаться. И тут, как назло, пришел заказ из Москвы на торжественный марш для исполнения на празднике, который давался государю в Сокольниках. Едва Петр Ильич успел примириться с тем, что нужно оторваться от оперы для марша, как коронационная комиссия прислала текст большой кантаты Майкова с убедительной просьбой написать к ней музыку. Первая мысль была – отказаться. Но по зрелом размышлении он решил, что непременно надо выполнить обе работы к сроку. Ведь государь расположен к нему, и совсем не хотелось, чтобы ему донесли, будто Петр Ильич отказался. Близость сроков приводила в ужас: прислать готовую музыку следовало не позднее семнадцатого апреля. Пришлось забросить бесконечно длящуюся оперу и заняться сочинением марша и кантаты.

К счастью, работа пошла легко и не стоила ни малейшего напряжения. А отдыхом служило посещение театров. Четыре раза Петр Ильич смотрел «Свадьбу Фигаро» Моцарта в Op'era comique в превосходном исполнении. Что у французов не отнимешь – так это отличное исполнение и великолепные постановки. Каждый раз он восхищался светлым гением Моцарта: до чего же эта музыка божественно хороша в своей непритязательной простоте!

Приятной неожиданностью стало посещение «Ромео и Джульетты» Гуно. Прежде Петр Ильич знал эту оперу по давнему представлению в Москве и был о ней невысокого мнения. А тут вдруг был тронут до слез. Шекспир ли, несмотря на либреттную кройку, давал себя чувствовать, или музыка Гуно в самом деле была хороша, но давно уже он не испытывал такого удовольствия.

***

– Модя, тебе надо возвращаться в Петербург!

Модест поднял голову от пьесы, над которой работал, и посмотрел на брата со смешанным выражением беспокойства, жалости и облегчения. И все же упрямо ответил:

– Я не могу бросить тебя здесь одного с Таней.

– Не маленький – справлюсь, - отмахнулся Петр Ильич. – Я же вижу, как ты тревожишься о Коле. Тебе надо быть с ним. Того и гляди заболеешь от всех переживаний – вон уже на привидение стал походить.

Модест действительно за последнее время сильно осунулся и побледнел, разрываясь между стремлением вернуться к воспитаннику, оставленному в Петербурге, и нежеланием бросать на Петра Ильича Таню. Так дальше продолжаться не могло.

Модест слабо улыбнулся, поспорил немного, но быстро сдался. Правда, беспокоиться он не перестал, и, чтобы его утешить, Петр Ильич добавил:

– В моем вынужденном пребывании в Париже есть и хорошая сторона – я здесь закончу мою бесконечную оперу и вернусь в Россию с чистой совестью.

После отъезда брата Петр Ильич заскучал, но работа и необходимость заботиться о Тане не давали совсем затосковать. На следующий же день он проведал племянницу, однако его не пустили, заставив ждать в приемной. Он перебрал сотню предположений, что могло случиться. Не стало ли Тане хуже – ведь она одновременно проходила лечение от морфинной зависимости, дававшееся крайне тяжело.

Наконец, появилась Лизавета Михайловна – Танина компаньонка – чудесная женщина, с великой преданностью заботящаяся о своей подопечной. Лизавета Михайловна казалась сконфуженной и огорченной.

– Что такое? – встревоженно спросил Петр Ильич.

Та сокрушенно покачала головой:

– Татьяна Львовна плохо спала, сейчас не в духе, требует лишнего морфина и объявила, что никого не желает видеть. И не собирается торопиться одеваться из-за вас, – заключила она извиняющимся тоном.

Можно подумать, он просил ее торопиться! Таня обладала удивительной способностью сводить с ума своими выходками. Вроде и не плохая девочка, и жалко ее, а порой хочется плюнуть на все и уехать.

Десятого апреля началась Страстная седмица уже по православному календарю. Впервые Петру Ильичу приходилось встречать эти святые дни за границей, что стало для него громадным лишением. С детских лет он особенно любил Пасху, и так хотелось быть сейчас в России! Конечно, и в Париже были русские церкви, но это совсем не то.

Погода в конце апреля установилась чудная. Он наконец-то закончил оперу – осталось только либретто переписать. И в свой день рождения Петр Ильич погулял по Парижу, купил лекарство для Тани и к трем часам пришел навестить ее.

Лизавета Михайловна из окна увидела его и выбежала навстречу с приветствием:

– Поздравляю вас!

Он замер, не смея поверить счастью:

– Как, неужели?

– Сегодня ведь ваше рождение! – пояснила Лизавета Михайловна.

Видимо, разочарование ярко отразилось на его лице, поскольку она поспешила добавить:

– Не беспокойтесь – скоро и у нас будет!

Таня на этот раз вышла к нему, выглядела хорошо и чувствовала себя отлично. А на следующий день начались схватки. Сейчас же послали за мадам Жильбер, которая принялась расспрашивать пациентку о самочувствии, удивляясь, что так долго не начинается.