Музыка души

В Каменке Петра Ильича радостно встретили Лева и Тася. К обеду же из Вербовки приехали все остальные, кроме Тани. Вопреки своим страхам, он был рад видеть родных и сразу почувствовал себя как дома. К его облегчению, Саша выглядела хоть и не совершенно здоровой, но заметно поправившейся. Вера и Анна радовали взор своими счастливыми лицами. Хоть кто-то в этой семье по-настоящему счастлив. Верина дочка, которую назвали Ириной, показалась Петру Ильичу грубоватой, и первое впечатление сложилось совсем не такое, как хотелось бы. Но постепенно Рина все больше и больше завоевывала его симпатии и стала казаться милым ребенком. Вскоре она уже не сходила у него с рук, так что малейшая попытка отнять ее, заставляла Рину плакать.

И даже Таня, когда они приехали в Вербовку, оказалась в отличном расположении духа, объяснявшимся решением отпустить ее на зиму в Париж. Однако уже на следующий день она лежала в состоянии полного нервного расстройства, сводя с ума мать и заставляя ее проливать потоки слез. Промучившись несколько дней и изведя всех окружающих, Таня переехала в Каменку – поближе к доктору. Перемены обстановки, на время занявшей ее, оказалось достаточно, чтобы болезнь как рукой сняло. И это лишний раз доказывало, что все Танины болезни происходили от полнейшего безделья.

Традиционно Петр Ильич стал поверенным в заботах и надеждах своих племянников. Первой к нему пришла Таня.

– Представляешь, папенька в Киеве виделся с Блюменфельдом и даже провел у него вечер, – пожаловалась она. – Мне убийственна мысль, что он дружески подает руку этому негодяю и подлецу, обесчестившему меня!

– Но согласись, если бы Блюменфельд отворачивался или слишком явно избегал Леву, было бы еще хуже. Он ведь мог начать подозревать правду, – возразил Петр Ильич, пытаясь успокоить взвинченную племянницу.

Таня задумалась и медленно кивнула:

– Да, пожалуй, ты прав, – и, резко сменив тон, заявила: – Керн будет провожать меня до Парижа. Кажется, я ему нравлюсь.

Петр Ильич сокрушенно покачал головой: опять начинается метание от одного жениха к другому. Похоже, жизнь ничему не научила эту девочку.

– Я бы тебе советовал не торопиться.

Таня беспечно пожала плечами:

– А еще я хочу взять Жоржа от кормилицы и поместить к родственникам Беляров.

– Зачем? Оклеры прекрасные люди, и ему хорошо там.

– Потому что, если я выйду замуж, я заберу его к себе.

Планы, планы… суждено ли им осуществиться? Когда Таня уехала за границу, Петр Ильич и радовался, и одновременно боялся за нее, жалея несчастную девушку.

Следующими стали Аня с Колей. Отведя его в сторону, они таинственно сообщили, что имеют одно пламенное желание.

– Исполнение этого желания зависит от маменьки, – начал Коля, – но сам я не решаюсь обратиться к ней с просьбой. Не могли ли бы вы, Петр Ильич, походатайствовать перед ней за нас?

– И что за желание? – улыбнулся он.

Одно удовольствие на них смотреть, так они были счастливы и непринужденны – просто созданы друг для друга.

– Мы хотим приблизить срок свадьбы, – сказала Аня, – перенести венчание на двадцатые числа апреля. Раз уж Коля оставил институт и начинает службу – зачем тянуть?

Петр Ильич посчитал их просьбу обоснованной и обещал походатайствовать перед Надеждой Филаретовной. И вскоре в Вербовке пышно и торжественно провели обручение, после чего Коля уехал на Николаевскую железную дорогу, а Аня – в Петербург на всю зиму.

К октябрю семья вернулась в Каменку, где для Петра Ильича устроили отдельные три комнатки с камином, и он мог наслаждаться уединением. Занимался он усердно, однако сюита продвигалась с трудом. Свободное время Петр Ильич посвящал изучению английского языка – очень уж хотелось почитать Диккенса в подлиннике.

Он как раз занимался, когда убиравшийся в комнате Алеша с непонятной обидой заявил:

– Вот вы, Петр Ильич, никогда мне секретов не рассказываете, а я все равно все знаю!

– О чем ты? Какие секреты? – нахмурился он, уже догадываясь, что речь о Татьяне.

Алеша одарил его взглядом: «А то вы не знаете!» – и  пояснил:

– Степан мне давеча сказывал, что Лев Василич не посмеет его прогнать, потому как он знает тайны, которые нельзя разглашать. Прошлым летом Блюменфельд ходил к Татьяне Львовне – Степан видел это. Она забеременела и уехала рожать в Париж, а теперь поехала устраивать ребенка. А еще он сказывал, что весь Киев об этом знает и Блюменфельд на балу об этом громко говорил.

Петр Ильич в ужасе уставился на слугу.

– Нет… Не может же он быть бесчестен до такой степени…

– Я тоже так не думаю, – поспешил Алеша успокоить барина, – кроме Степана больше никто из прислуги не знает.

Петр Ильич перевел дыхание, но тревога осталась: слишком много народу было в курсе этого дела. Какой будет ужас, когда слухи дойдут до родителей! И так уже Саша будто чувствует что-то недоброе. Недавно она до полусмерти испугала Петра Ильича странным высказыванием о Блюменфельде, заставляющим думать, что она обо всем догадалась.