Музыка души

– Дядя Петя, съезди к Тарнье, – произнесла Таня, тяжело дыша, и вдруг со стоном поспешно сказала: – Уходи, уходи!

Петра Ильича выдворили из палаты и, взяв от мадам Жильбер инструкцию, как добраться до Тарнье, он полетел на улицу Дюфо. Доктора пришлось долго ждать, поскольку у него сидела дама, и каждую минуту промедления волнение возрастало. Наконец, Тарнье вышел.

– В котором часу началось? – спокойно спросил он.

– Около четырех утра.

– Хорошо, – казалось, доктор доволен этим фактом. – Я скоро отправлюсь. Не беспокойтесь – все будет в порядке.

Прежде бывало закрадывалась мысль, что для Тани, может, лучше, если б она умерла при родах – вся ее жизнь стала сплошным мучением. Но сейчас, представив себе горе отца и матери, Петр Ильич начал невыразимо бояться такого исхода. Пусть будет, что будет, лишь бы жива осталась!

В пансионате навстречу выбежала Лизавета Михайловна, замахав на него:

– Не ходите, не ходите!

Но он успел услышать доносившиеся ужасные крики, каких еще ни разу не слышал. Сердце сжалось от ужаса. Однако Лизавета Михайловна заверила, что все идет хорошо, и ему лучше сейчас уехать.

В страшном беспокойстве он провел вечер и бессонную ночь, чтобы на следующее утро снова отправиться к племяннице. Лизавета Михайловна встретила его счастливой улыбкой, и от сердца сразу отлегло.

– Поздравляю! Родился здоровый мальчик.

На этот раз ему позволили повидать Таню. Она лежала на кровати, а рядом с ней спокойно спал ребенок, показавшийся Петру Ильичу поразительно большим. Как ни странно, он сразу почувствовал к этому малышу, причинившему всем столько тревог, невыразимую нежность и желание быть его покровителем. Таня пребывала в прекрасном настроении, чувствовала себя отлично и, что поразило Петра Ильича, нисколько не огорчалась предстоящей разлукой с сыном.

– Я бы даже хотела, чтобы он побыстрее уехал, – с потрясающим равнодушием заявила она.

Непостижимое существо! И мысль о том, что дома ей придется жить в целом омуте лжи, ни капли ее не смущала!

Ребенка назвали Жоржем-Леоном. В тот же день сделали свидетельство о рождении и подобрали семью, в которую собирались его поместить. Однако Петр Ильич хотел через год забрать мальчика в Россию.

На следующий день он отвез Жоржа к кормилице, оставшись доволен чистеньким помещением, ее детьми и той заботой, какую она сразу проявила к порученному ей ребенку. Когда со всеми делами было покончено, он начал собираться на родину, оставив Таню на попечение Лизаветы Михайловны. Ей предстояло еще некоторое время провести в пансионе, чтобы полностью поправиться.

На содержание, обустройство племянницы и ее ребенка ушло невероятное количество денег. Петр Ильич едва сводил концы с концами, приходилось занимать у всех подряд. Дошло до того, что ночами ему снились деньги и какие-то счета. Не осталось буквально ни копейки, а ведь Таню надо на что-то содержать в пансионе еще пару недель как минимум. От всего этого голова просто раскалывалась – он не представлял, что делать и как выкрутиться из положения.

Измученный и опустошенный, в начале мая он покинул Париж.

***

Никогда еще Петербург не казался столь приятным. Большинство знакомых и дальних родственников разъехалось. Погода стояла чудесная. Приятно было обернуться назад и видеть много горестных минут, часов и дней, отошедших вдаль прошлого. Впереди ждал отдых и спокойная жизнь в деревне с Анатолием. И только мысль о Каменке немного смущала. Петр Ильич слишком привык проводить большую часть жизни в семье сестры, и грустно, что теперь этого уже не будет.

Подушкино – подмосковная дача Анатолия – очаровала его с первого взгляда: холмы и леса, полнейшая тишина, река неподалеку. Одноэтажный желто-белый усадебный дом был не слишком велик, но уютен и симпатичен. Еще подъезжая к нему, из окна кареты Петр Ильич разглядел стоявших на пороге Толю и Паню. А рядом с ними – Алешу, получившего отпуск на полгода, которые он мог провести с барином.

Брат приятно удивил отсутствием обычной суетливости – он стал гораздо спокойнее. Теплые радостные приветствия не носили теперь прежнего оттенка болезненной нервозности. Сиявшая счастьем молодая мать, конечно, немедленно повела гостя любоваться своей дочкой – прелестным здоровым ребенком. Петр Ильич с умилением держал на руках это крошечное существо, чувствуя, что уже любит ее всем сердцем. Все-таки дети – одно из лучших украшений жизни. Они быстро подружились. Танюша оказалась большой любительницей музыки – с удовольствием слушала, как дядя играет, и плакала, когда он переставал.

И все же в Толе чувствовалось напряжение. На вопрос в чем дело, тот тяжело вздохнул:

– Я неправильно понял текст манифеста и выпустил из смирительного дома тридцать восемь человек, не имевших на то права. Просто не знаю, что теперь делать. Я погибший человек…

Анатолий смотрел на брата совершенно несчастными глазами.

– Не преувеличивай, – покачал головой Петр Ильич. – Я слышал, в Петербурге было допущено несколько подобных ошибок, и ничего страшного с виновными не случилось.