Музыка души

С веранды открывался чудесный вид на расстилавшийся внизу возле реки город. Приятный утренний ветерок освежал лицо и колыхал прозрачные занавески. Из дома доносились шаги и голоса просыпавшихся обитателей. Вот прозвенел смех Таты, торопливо прошел кто-то из прислуги, раздался басок Коли.

– Петя, ты встал уже, – на веранду заглянула Прасковья. – Я тебе почту принесла.

– Спасибо, Паничка, – благодарно улыбнулся Петр Ильич и насмешливо добавил: – А я думал, вы опять будете до обеда спать.

– Мы спали не до обеда! – возмутилась Паня, залившись румянцем, и тут же сменила тему: – Сегодня Толя приезжает на десять дней.

– Так вот в чем дело! – с понимающим видом покивал Петр Ильич.

– Ну тебя! – отмахнулась Паня, но не выдержала и рассмеялась.

Среди писем он обнаружил приглашение от Филармонического общества в Гамбурге дирижировать в январе своими сочинениями. И радостно было, что перешагнул он через границу, и одновременно страшно.

Настроение испортила телеграмма от Кондратьева:

«Supplie venir, ton arriv'e peut me ressusciter»[35].

Целый вихрь противоположных эмоций поднялся в душе. Смертельно не хотелось покидать уютный Боржом и дорогих людей. Да и денег не было на поездку за границу. Но как не исполнить желания умирающего друга и бросить его в одиночестве? После мучительных колебаний Петр Ильич решился ехать. Пришлось просить дополнительных денег у Надежды Филаретовны, как бы стыдно ни было.

И только накануне отъезда он в полной мере осознал предстоявшую перемену. На него нашла ужасная тоска, острое чувство сожаления о Боржоме и остававшихся здесь родных. Близнецы проводили его до Сурама, откуда Петр Ильич поплыл на пароходе.

Он проехал через Батум, Ялту и Одессу, любуясь красотами южных городов, а потом уже пересел на поезд до Аахена. И если на пароходе он наслаждался полной свободой, то в поезде ни единого часа невозможно было остаться в одиночестве и приходилось все время разговаривать с попутчиками. Но самое худшее случилось в Подволочиске. Там сел новый пассажир – дородный, начавший седеть мужчина. При виде Петра Ильича он радостно воскликнул:

– Чайковский! Ты ли это? – и, поскольку тот посмотрел на него с недоумением, с веселой обидой добавил: – Неужто не узнаешь?

Новый попутчик оказался Врангелем – товарищем по Училищу правоведения. Они и во время учебы никогда близко не общались, и беседовать на «ты» с человеком, которого не видел больше двадцати лет, было невыносимо. Только в Вене Петр Ильич сумел ускользнуть от нежеланного спутника.

В Аахен он въехал рано утром. Небольшой городок, застроенный домами не выше пяти этажей, был приятен глазу. Особенно поражали воображение готический кафедральный собор и городская ратуша.

Петра Ильича ждали только на следующий день, и, приехав в Нойбад, он сначала вызвал слугу Сашу, чтобы спросить о здоровье барина. Но не успел Саша ничего ответить, как раздался веселый голос Кондратьева:

– Петруша! Не ждал тебя так рано. Проходи же скорее.

И не успел он опомниться, как уже оказался в комнате, где на диване сидел Николай Дмитриевич. Он сильно изменился в лучшую сторону с того времени, что они виделись в последний раз. Хотя похудел, кажется, еще больше, но то была худоба выздоравливающего человека. В голосе, в жестах, во взгляде была заметна бодрость.

– Как себя чувствуешь? – первым делом поинтересовался Петр Ильич.

– Сейчас уже прекрасно. А вот первое время было тяжело. Появлялись нарывы, которые приходилось резать. Не представляешь, до чего это больно! Но потом доктор Шустер придумал новое средство: ванны в сорок градусов. И тут же все наладилось! И пот появился, и аппетит, и сон.

– Рад за тебя, – искренне произнес Петр Ильич.

На следующее утро он познакомился со знаменитым доктором Шустером. Некоторое время Петр Ильич наблюдал за впрыскиванием, перевязкой огромной раны от пореза на нарыве, постукивании и прощупывании живота. Но долго не выдержал и вышел из комнаты, чтобы подождать доктора и поговорить с ним.

– Скажите откровенно, каковы его шансы? – с замиранием сердца спросил он у Шустера, когда тот закончил процедуры.

– Но господин Кондратьев спасен! – воскликнул доктор, как бы даже с удивлением. – Он совершенно вне опасности. Если только не будет нового осложнения, он на полном пути к выздоровлению. Правда, и я первое время считал его совсем погибшим. Поскольку все равно больше ничего не оставалось, я решился на крайнее средство: варить его в серном кипятке. И сразу стало лучше. Да и известие о вашем приезде хорошо повлияло на ход болезни.