Музыка души

Однажды дочка Юргенсона Саша вернулась из школы вместе с подругой, которая в тот день ухитрилась получить единицу, о чем Саша по секрету сообщила Петру Ильичу.

– Только, пожалуйста, маменьке не говорите! – заключила она свой рассказ.

Она была столь забавна в серьезности, с которой воспринимала плохую отметку, что, когда все сели обедать, Петр Ильич не удержался и принялся дразнить Сашу, показывая ей пальцем единицу. Она испуганно расширяла глаза, оглядывалась на мать, на свою подружку, боясь, как бы кто не разгадал секрет.

В другой раз Петр Ильич принес детям свои фотографии и каждому сделал шутливые подписи. Для Бори: «Мастодонту от старой обезьяны». Для Гриши: «Язвительнейшему из смертных» – этот мальчик имел привычку таинственно иронично улыбаться, как бы говоря: «Знаю я вас, меня не обманете». А Саше он написал просто: «Саше – Петя», – пояснив:

– Эта надпись по своей краткости подобна надписи на статуе «Медный всадник»: «Петру – Екатерина».

Она расцвела от удовольствия после такого сравнения.

В ноябре в Москву с концертом приехал Камиль Сен-Санс. Петр Ильич на удивление быстро сошелся с ним после первого же знакомства: у них обнаружилась масса общих симпатий и антипатий как в сфере музыки, так и в других искусствах. Когда Петр Ильич, целиком занятый мыслями о «Лебедином озере», завел речь о балете, Сен-Санс обрадовано воскликнул:

– Да-да, вы правы: балет недооценивают. А знаете, в молодости я прекрасно умел подражать танцовщицам. Сейчас-то ловкость, конечно, уже не та…

– Вы тоже? – удивленно воскликнул Петр Ильич. – И я любил в юности изображать разные па.

Оба композитора тут же решили похвастаться друг перед другом своим искусством. На сцене консерваторского зала они исполнили маленький балет «Галатея и Пигмалион». Сорокалетний Сен-Санс танцевал Галатею, а тридцатипятилетний Петр Ильич – Пигмалиона. Рубинштейн заменял оркестр. Больше в зале никого не было, и это только способствовало веселью.

Общение с Сен-Сансом долго не продлилось: с тех пор как он покинул Москву, они с Петром Ильичом больше не пересекались и переписку не поддерживали.

***

К декабрю в квартире, которую снимал Петр Ильич, стало невыносимо холодно, и пришлось в который раз переезжать. Теперь он поселился в Крестовоздвиженском переулке в типичном для Москвы двухэтажном доме светло-желтого цвета. Там он снял три уютные комнаты с передней, кухней, ватерклозетом и проведенной водой.

Модест окончательно решил, что государственная служба не для него, подал в отставку и взялся за воспитание глухонемого мальчика – Коли Конради. К этому делу необходимо было подготовиться: в педагогике Модя смыслил еще меньше, чем в юриспруденции. Родители его будущего воспитанника отправили его на год в Лион, где процветал метод звукового обучения глухонемых в частной школе Гугентоблера. Петр Ильич сопровождал брата за границу.

Дорогу занесло снегом, они опоздали на двенадцать часов и вынуждены были провести ночь в отвратительной корчме в Бресте. Но ничто не могло испортить восторженного настроения Модеста, впервые выехавшего в Европу. Петр Ильич посмеивался над его наивностью, но и радовался его счастью, невольно заражаясь энтузиазмом брата. Показывая ему Берлин, он точно сам впервые видел город.

В Женеве как раз в это время отдыхала Александра с семьей. Братья предполагали остановиться в гостинице неподалеку, но Саша воспротивилась, ни за что не желая отпускать их от себя. Так что поместились в тесноте, зато все вместе. Петр Ильич с удовольствием повидался с родными, пообщался с племянниками, особенно самым младшим – четырехлетним Володей, которого называли Бебинькой. Тот, чувствуя расположение к себе, пользовался этим и помыкал обоими дядями, как хотел.

Потом заехали в Париж специально ради «Кармен» Бизе. Никогда еще произведение современной музыки так не пленяло Петра Ильича. Опера казалась ему совершенством. Да и удивительная игра Галли-Марье, исполнявшей роль Кармен, впечатляла. Как певица она не обладала выдающимися данными, зато как актриса была изумительна. После спектакля Петр Ильич рассказал Модесту слышанную им от Шиловского историю:

– На последнем представлении перед смертью Бизе Галли-Марье в сцене гадания действительно выбрасывала из колоды карт одни пики. Будучи суеверной, она была так потрясена, что ей сделалось дурно, и она не могла окончить действия.

Эта история взволновала Модеста. Во время поездки Петр Ильич обнаружил, что младший брат непостижимым образом стал религиозен. Хотя сам он давно отошел от Церкви и даже спорил по этому поводу с Модестом, не соглашаясь с его воззрениями, все-таки в глубине души радовался стойкости брата в вопросах веры и ни за что не хотел бы пошатнуть ее. Это не мешало ему устраивать страстные дискуссии и с удовольствием наблюдать, как Модя отстаивает свои убеждения. Все-таки вера не вследствие привычки, а вера разумная, представлялась Петру Ильичу величайшим счастьем. Умный и в то же время искренно верующий человек обладает такой броней, против которой совершенно бессильны всякие удары судьбы.