Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Голос дьякона вновь вывел меня из потустороннего состояния. – Со страхом Божием и верою приступите, – грозно возвестил его бас. – Где он этот страх Божий, у кого он есть? У собравшихся здесь конюхов и слуг? Может быть… А у всех этих родственников и министров, которые осаждали меня вчера и сегодня? Вот это вряд ли. – Теперь все трое священников стояли перед алтарём как на сцене. Главный из них держал в руках золотой кубок, закрытый четырёхлистной салфеткой. – Верую, – громко сказал он и забормотал слова, которые я был не в силах разобрать. – Помяни меня, Господи, во царствие твоем, – закончил он торжественно. Дьякон и другой священник развернули под кубком красное полотенце, и Аликс, шагнув вперёд и сложив руки на груди, первая подошла к чаше. – Может, мне тоже уверовать или хотя бы помолиться, попросить хоть кого-нибудь подсказать мне, что делать, кому верить, кому не верить и как выжить во всей этой фантасмагории? - Цепочка верующих подходила к чаше и отходила к маленькому столику, где двое служек наливали им что-то красное из графина и давали в руки кусочки хлеба. Пел хор, и в окнах второго этажа сверху сиял солнечный луч. Все причастившиеся стали быстро подходить с священнику, стоявшему уже без чаши с крестом в руке. Я понял, что мне нужно сделать то же самое, все расступились, и я поцеловал крест и холодную руку отца Иоанна, не ощутив при этом ни неудобства, ни стыда. Аликс подошла ко мне, тревожно заглянула мне в глаза и сказала: – Я оставлю тебя здесь, после исповеди приходи в столовую завтракать.

Исповедь