Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Проводив Михаила, я прошёл к себе в спальню, которая, по задумке конструкторов поезда, была одновременно и личным кабинетом. Стоящий в углу большой письменный стол был, как я и ожидал, был заставлен аккуратными стопками бумаг – в папках и без. Я сел за стол, глубоко вздохнул и взял первую толстую папку сверху. Это были отчёты губернаторов и наместников за 1-ый квартал 1896 года, видимо, «всеподданнейшие доклады» подавались царю как минимум 4 раза в год. Прочесть всю эту кипу было, конечно, непосильно даже очень талантливому, работоспособному и знающему человеку, не то, что мне. И я начал читать, как говорится, по диагонали. Моё внимание привлёк доклад свеженазначенного наместника на Кавказе генерала от инфантерии князя Григория Голицына. Суть его доклада сводилась к тому, что, вступив в должность, он сразу во всём разобрался и понял, что все эти кавказцы – дикари и азиаты. И что единственное, что можно с ними сделать, так это срочно русифицировать, при этом не только дать русские фамилии, как уже давно делается, но и заставить учиться и говорить по-русски. А тех, кто не захочет, выселить куда-нибудь подальше, в Сибири места много. Особенную ненависть в нём почему-то вызывали не ещё недавно бунтовавшие и только что замирённые чечены и дагестанцы, а мирные, но довольно богатые армяне, расселившиеся по всей территории Закавказья. Этой ненавистью был пропитан весь доклад, она была столь сильной, что я невольно заподозрил в этом что-то личное. Неразделённую любовь, быть может. Голицын в качестве мер по борьбе с армянским засильем предлагал, в частности, конфисковать всё имущество армянской апостольской церкви и закрыть все армянские школы. При этом он упирал на то, что армянская церковь по сути не является православной и даже её главу называют словом католикос. Он в то же время советовал не ликвидировать полностью армянских служителей культа, а милостиво разрешить выделять им некое вспомоществование (из конфискованных сумм).

Я взял из массивного мраморного прибора перьевую ручку и уже приготовился окунуть перо в бронзовую чернильницу, как тут меня осенило: – А как я буду писать? То есть, какую резолюцию надо было поставить на этом докладе мне было понятно, а вот как ее написать в старой орфографии со всему этими ятями и твёрдыми знаками? И вообще, где пишутся эти резолюции – в правом углу или в левом? И как подписываться: Николай 2-ой или просто Николай? Нет, срочно нужен личный секретарь, который научил бы меня всем этим канцелярским премудростям, а Аликс, может быть, сжалится надо мной и научит меня заново писать. - Рядом с письменным столом стоял антикварного вида телефон. Я снял трубку, отозвался девичий голос (видимо в поезде было всё, даже собственный коммутатор), и попросил барышню соединить меня с министром двора. Тот немедленно отозвался. – Илларион э-э-э Иванович, нужна ваша помощь. Я не хотел бы писать на некоторых докладах свои резолюции, чтобы никого не обидеть. Могли бы вы сами, тем более что пока у меня нет личного секретаря, доводить моё мнение до авторов докладов? – Воронцов-Дашков на другом конце провода запыхтел и издал ещё некоторые звуки, похожие на ёрзание. – Почту за честь, Ваше Величество, – тем не менее выпалил он. – Отлично, тогда передайте князю Голицыну, чтобы он свой проект по борьбе с армянами… то есть с армянской церковью приостановил до моего особого распоряжения. – Немедленно телеграфирую в Тифлис, Ваше Величество. – Вот и славно. Я буду вам позванивать. – Что простите? – Телефонировать, по мере необходимости. – Слушаюсь, – по голосу человека с двойной фамилией было слышно, что он несколько смущён.